Юстасия Тарасава 

Родилась 1 апреля 1975 года. Живёт в Барнауле. Закончила филологический факультет Алтайского государственного университета.

В 2009 году повесть-сказка "Егорка и Змей Добрыныч" победила в Алтайском краевом литературном конкурсе и была издана.

В 2010 издана книга "Волшебный сыр".

В 2011 канал "Детское радио" записал радиоспектакли по книгам "Путешествие Маленького Вулканоежки", "Волшебный сыр", "Егорка и Змей Добрыныч".

В 2012 в Севастополе Объединением патриотов Севастополя был издан отдельной книгой рассказ "Просыпаемся мы".

Все вышеперечисленые произведения изданы в формате аудиокниг Алтайской специализированной библиотекой для незрячих и слабовидящих.

В 2015 в рамках акции "Здравствуй, школа!" Алтайским отделением Российского детского фонда издана сказка "Лёшка и картошка", а ГИБДД  г.Барнаула издана обучающая сказка "Вася и светофорные человечки".

В 2015 впроекте "Услышать просто" (Барнаул) в аудиосборнике для незрячих детей  издан рассказ "Какого цвета д ождик".

В 2015 рассказ "Просыпаемся мы" занял 1 местовноминации "Родина – слово большое, большое" литературного конкурса "Сказки волшебно голотоса" (г.Владивосток), издан в сборнике произведений победителей конкурса.

В 2016 сказки "Моя мама – Золушка", "Лёшка и картошка" и рассказ "Просыпаемся мы" победили в номинации "Литература для детей и юношества" Алтайского краевого литературного конкурса, изданы сборником под общим названием "Просыпаемся мы".

Повести-сказки "Первый подвиг Змея Добрыныча" и "Золотая кошка" на данный момент опубликованы только на интернет-ресурсах proza.ruи samlib.ru.

 

 

 

Кое-что от автора:

 

Как и все, я благодарна моим родителям. Но меня, во многом, воспитал моя старшая сестра Инна. Родители часто переезжали к новому месту

службы, папа был военнослужащий. Мы   с сестрой годами жили вдвоем.

Инна у меня совершенно особенный человек, я попыталась выразить это здесь  http://www.proza.ru/2016/07/19/539 

Сестра - моя лучшая подруга и самый главный помощник, критик, редактор (она тоже филолог, я пошла по её стопам). Это она в детстве приучила меня писать дневники, рассказы, сказки, стихи, и следила за тем, что я читаю.

Я от души ей благодарна.

 

 

Я – не  вполне писатель, я в большей степени мама. Я пишу урывками и мало работаю над текстами, у меня не хватает времени. Писать детские книжки я никогда не планировала, так получилось само. Когда мой ребёнок был маленьким, у него возникло осложнение - его парализовало. Я очень хотела вылечить сына.  Как  в войну было "Всё для фронта, всё для победы", так и у меня: «Всё для Вовки, всё для здоровья». Проблема была в том, что после каждого ОРВИ случался откат назад и снова смазывалась речь, и снова приволакивалась нога, и заново требовалось  руку разрабатывать. Бесконечный процесс.  Это – как  бежать по эскалатору в обратном направлении.

 В садик сыну было нельзя, поэтому я занималась с ним сама, развивала, много ему читала, а потом он попросил придумать сказку.Ппотом  вторую, так и пошло. Первая наша сказка была написана после паломничества в Киево-Печерскую Лавру, мы очень много ездили по святым местам. Думаю, именно это и помогло ему выздороветь.

У меня много ещё неопубликованных сказок в тетрадках лежат, потихоньку разбираюсь с текстами, но чтобы сосредоточиться только на книгах, обдумывать их, быть настоящим полноценным писателем - такого периода у меня ещё не случилось.

Сын, слава Богу, вырос, почти выздоровел, очень много мне помогает, хороший умный парень, сдал экзамены (9 класс).

Только сейчас я берусь за литературные дела.

 

 

 

Встреча с удивительно начитанными детьми (чемпионами мира!) в спортивном лагере в Новосибирске.

 

 

ПУТЕШЕСТВИЕ МАЛЕНЬКОГО ВУЛКАНОЕЖКИ

 

ГЛАВА тридцать шестая, в которой мы прощаемся с Маленьким Вулканоежкой 

 

На следующий день дом Маленького Вулканоежки было не узнать. Его украсили лентами, бантами и флажками, развесили красивые картинки с вулканами, а к семейным снимкам прибавились фотографии Удины Коряковны и Авачина Базальтовича. Столы застелили праздничными скатертями с вышитыми вулканчиками и гейзерами, а над входной дверью вывесили флаг вулканоежек. Каждый, кто видел это полотнище с изображением извергающегося вулкана и хоровода вулканоежек на истекающем оранжевой лавой кратере, понимал, что в этом доме сегодня большой праздник.

К сумеркам дом был полон гостей, все пришли поздравить Маму Вулканоедиху с чудесным выздоровлением, а Папу Вулканоеда и Маленького Вулканоежку с возвращением из путешествия. Доктор Гиппократер без конца повторял одно и то же: «Говорил же я вам – пища должна быть лекарством, лекарство должно быть едой!» И все с ним соглашались. Капитана Матвеева представили каждому гостю как спасителя Маленького Вулканоежки, и он был тронут искренней благодарностью всех гостей. Кальдера Пепловна хвалила Вулку и её дружных одноклассников, которые по очереди помогали ей справиться с домашними делами. Туф Лавыч пробасил что-то насчёт незаурядных способностей Вулканоедочки, но его мощный голос скоро потонул в общем гуле. Разумеется, все хотели послушать рассказ о путешествии. Папа Вулканоед начал говорить и наступила тишина. Временами кто-то вздыхал, цокал языком, ахал, тихонько плакал, а к концу рассказа рыдали все. Взрослые вулканоеды и вулканоедихи вытирали текущие потоки слёз друг у друга и своих детей, даже капитан Матвеев расчувствовался, глядя на эту плачущую компанию.

Когда рыдания стихли, Папа Вулканоед откашлялся и торжественно произнёс:

– Теперь, когда вы знаете эту историю, я хочу сообщить вам очень важную новость. Наша семья посовещалась и пришла к единому мнению… –

Тишина наступила такая, что слышно было, как на улице хлопает раздуваемый ветром флаг.

– Мы переезжаем! – продолжил Папа Вулканоед. – Мы едем домой. К вулканам.

Все зааплодировали, встали и продолжали хлопать стоя, пока не заболели ладошки. Папа Вулканоед запел песенку о переезде на Камчатку, и все вулканоежки стали дружно подпевать:

 

Надоело жить на чужбине,

Лаву покупать в магазине.

И пора подумать о сыне –

Чему я здесь его научу?

      Спасибо и прощай, чужой край!

      Здравствуй, наш вулканный рай!

Пора забыть кафе, рестораны,

Пора обедать нам на вулканах.

Пора подумать о самом главном –

Пора вернуться к папам и мамам.

      Спасибо и прощай, чужой край!

      Здравствуй, наш вулканный рай!

Выросли, учились, женились,

Но в душе мы не изменились.

Где родились, там пригодились –

На родину вернуться пора.

      Спасибо и прощай, чужой край!

      Здравствуй, наш вулканный рай!

Пора забыть запах бензина,

Пора дышать кратерным дымом,

Пора подумать о самом главном –

Пора вернуться к нашим вулканам.

      Спасибо и прощай, чужой край!

      Здравствуй, наш вулканный рай!

 

– Мы с вами дружно жили многие годы, – продолжила Мама Вулканоедиха, – и будем рады видеть вас всех в нашем новом доме. Приезжайте в гости!

– Наш дом – ваш дом, – закончил Папа Вулканоед.

– И когда вы уезжаете? – спросил Жора Магмаглотов.

– Мы решили не тянуть с отъездом. Завтра же начнём собираться. Если вам будет нужна помощь, как она понадобилась мне и моему сыну, обращайтесь к этому человеку, – Папа Вулканоед показал на Матвеева.

– Я буду очень рад помочь вам всем, – подтвердил тот.

– А если здесь появятся мальчик Коля и девочка Надя, – добавил Маленький Вулканоежка, – им можно доверять, это мои друзья. Спросите пароль, они скажут отзыв «азимут».

Хорошо, что он не видел лица капитана Матвеева в этот момент.

Праздник стал торжественнее и веселее. Семья Маленького Вулканоежки решила вернуться на родину, и все остальные вулканоежки впервые серьёзно задумались об этом. Где-то ведь были и их дома. Где-то, где дымятся вулканы. Но каждый из них решит этот вопрос для себя позже. А пока продолжалось веселье и смех. Бабушка Вулканя объясняла всем, что пока не готова переехать навсегда.

– Сначала я немного попутешествую, мир посмотрю, а уж потом…

И гости подхватили её знаменитую песенку:

 

А я над миром словно птица лечу!

Останавливаюсь, где захочу.

Ведь об этом я мечтала всю жизнь –

Мой вулканный долгожданный туризм.

Выбираю я из множества стран

Те, где хоть один дымится вулкан.

 

Все пели и танцевали, и угощались лавой и гейзерной водой.

Гранитов тихо спросил у Вулки:

– Можно я приеду к тебе на каникулы?

И она кивнула.

А что же Маленький Вулканоежка? Ему было грустно расставаться со своим старым привычным домом, соседями и улицей, на которой он знал каждую ямку, каждый камушек, каждую травинку. Но он знал, что никогда не сможет забыть вулканы, их запах и вкус, и если он останется здесь, то будет по ним тосковать. Всю жизнь. И ещё он знал, что там, далеко, в краю вулканов, его ждут дедушка с бабушкой и друзья.  И, конечно, новые приключения.

 

 

ЕГОРКА И ЗМЕЙ ДОБРЫНЫЧ (отрывок)

 

Едут они с бабушкой по бору, смотрят, как из жёлтой песчаной земли высокие сосны в голубое небо упираются, белым облакам животики щекочут. А внизу, у торчащих из земли корней, присыпанные прошлогодней хвоей, прячутся грибы-маслята.

Егорка грибов сначала не замечал, а потом научился их находить и бабушке показывал. Гляди, грибочек. А раз грибок, рядом и другой должен быть. Грибы семейками живут. Бабушка Прасковьюшка не нарадуется: вот помощник так помощник – глазастый, всё видит. Не ленивый, наклонится, бережно хвою разгребёт, а под ней – маслята. Свеженькие, нарядные, скользкими шляпками приветствуют.

– Ты, Егорушка, срежешь грибок, и снова хвоей присыпь, – учит бабушка Прасковьюшка. – Из этой грибницы ещё грибочки нарастут.

Так грибок за грибочком, шажок за шажочком, идут бабушка Прасковьюшка с Егоркой вдоль просёлка. Конь Вихорёк за ними неторопливо ступает, веточки обгладывает, пока они грибы режут да в корзинки складывают. Вихорёк любит по грибы возить. Пока грибники лес осматривают, Вихорёк и поесть, и подремать успевает. Не то что копны возить с утра до ночи. Хотя сено заготавливают и для Вихорька тоже, сенокос он не любит. А по грибы, пускай их лошади и не едят, всё ездить приятнее. Сплошной отдых, а не поездка.

Вихорёк переходил от кустика к деревцу, от дерева к травинкам, жевал сочную зелень и радовался прогулке. Вдруг он заметил под кустом что-то странное, незнакомое, радужно блестящее. Вихорёк перестал жевать и попятился. Под кустом боярки сидел кто-то переливающийся оранжево-зелёной чешуёй, с золотисто-жёлтым брюшком и двумя, да нет, тремя… тремя головами! Незнакомец повернулся к Вихорьку и умоляюще посмотрел на него, приложив пальчик передней лапы к губам средней головы.

– Тс-с-с!

Вихорёк увидел палец, а главное, огромный изогнутый коготь, приложенный к клыкастой пасти, и в ужасе шарахнулся.

– И-го-го! И-го-го-го-го!

Конь налетел на телегу, про которую он совсем забыл, и с перепугу решил, что кто-то подкараулил его не только спереди, но и сзади. И заголосил на весь лес: – ИГО-ГО-ГО-ГО!

Бабушка Прасковьюшка нахмурилась.

– Что это с ним? Отродясь такого не бывало. Неужто дурь-травы наелся?

Егорка вызвался сбегать посмотреть, что случилось.

– Нет, Егорушка, пойдём вместе.

Они оставили корзинки на поляне, и пошли на шум. Вихорёк с треском продирался сквозь кусты. Телега натыкалась на деревья, застревала, а конь с безумным взглядом, раздувающимися ноздрями, хрипя, метался между деревьями.

– Взбесился! – всплеснула руками бабушка Прасковьюшка. – Беги, Егорушка, беги, а то затопчет. Полезай на сосну.

– Ба, а как же ты?

– Беги скорее, Егорушка!

– Нет! Я тебя не брошу!

– Беги, кому говорю. – Бабушка Прасковьюшка подталкивала Егорку, но он как в землю врос. Однако, странное дело, приблизившись к ним, конь успокоился. Услышав знакомые голоса, он перестал метаться, подошёл к бабушке Прасковьюшке и опустил голову на её плечо.

– Бедненький! – погладила его бабушка. – Чего ж ты так испугался? – Вихорёк вздрогнул и оглянулся. – Тебя там напугал кто-то? – разговаривала с ним бабушка Прасковьюшка, продолжая гладить гриву. Потом она достала из одного кармана ломоть хлеба, из другого – кусочек сахару, и протянула на открытой ладони. Съев лакомства, Вихорёк окончательно успокоился.

– Вот и хорошо, – сказала бабушка Прасковьюшка. – Ты стой здесь, а мы сходим, посмотрим, что тебя так взволновало.

Вихорёк испуганно обернулся к дороге. Егорка поманил его зелёной веточкой, конь потянулся к ней губами, попробовал, да так и остался жевать.

– Ой, не ходил бы ты, Егорушка, со мной.

– Ещё чего! – возмутился Егорка. – Чтоб я тебя одну отпустил?

Мальчик воинственно вскинул голову. Бабушка Прасковьюшка погладила непокорные вихры и что-то зашептала.

– Ба, я не пойму, чего ты там шепчешь?

– Молитву, Егорушка. От всякой напасти.

Егорка посмотрел на бабушку, как взрослый на несмышлёного ребёнка.

– Ба! Ну, ты же современный человек! – укоризненно протянул он. – Наукой доказано, что ничего сверхъестественного нет и быть не может. Всё объясняется химией и физикой.

Они осторожно шли к дороге, внимательно осматривая окрестности. Никого. Внезапно бабушка Прасковьюшка остановилась, а Егорка, не успев затормозить, шагнул вперед. Под кустом боярки сидел маленький зелёно-оранжевый золотистый трёхголовый дракончик.

– Ой! – Егорка потёр глаза кулаками и снова посмотрел под куст боярышника. Дракончик сидел на прежнем месте и смущенно улыбался.

– Егорушка! – ласково спросила бабушка Прасковьюшка, – а это твоя физика как объясняет?

 

 

ПЕРВЫЙ ПОДВИГ ЗМЕЯ ДОБРЫНЫЧА  (отрывок)

 

А Маруся продолжала хвастаться, как будто говорила о своём родственнике.

– Столыпин сделал так, чтобы крестьяне получили землю в свою собственность. До этого земля была общинная, а после его реформ стала у каждого своя. Во всём, что он делал, Пётр Аркадьевич был порядочным, трудолюбивым и честным человеком. Про него даже слухов не было, потому что не к чему было придраться. Он всё делал открыто, благородно и безупречно. Хотел делать Россию великой, и делал. Сам, один, шаг за шагом.

Они выехали из Немецкого района и подъезжали к Славгороду.

– Странное название, – сказал Егорка. – В честь каких-то Слав?

– Ну что ты, – засмеялась Маруся. – Славгород – значит Славный город. Славгород тоже переселенцы построили. Здесь тогда железной дороги ещё не было, они от Татарска* пешком шли. Первые дома их земляными были, брр, подумать только! Когда Столыпин в Славгород приехал, славгородцы представили ему прошение о строительстве железной дороги. Многие хотели переехать в Сибирь, но как добираться? Когда построили железнодорожную линию Татарск–Славгород, народ сюда так и хлынул отовсюду. Железная дорога привозила лес, из которого поселенцы строили дома, а увозила зерно, которое они выращивали.

– Сейчас к Петру Аркадьевичу заедем, – пообещала Маруся.

"Нива" катила по Славгороду, который и в самом деле оказался Славным. Зелёным, цветущим, уютным. На центральной площади стоял памятник, к которому они подъехали. Вышли из машины и пошли вслед за Марусей к высокому монументу из красного мрамора. Егоркин "брат" прочитал выбитую на памятнике надпись: «Петру Аркадьевичу Столыпину – основателю Славгорода».

– Так вот про какого Петра Аркадьевича Михаил говорил, – наконец-то понял Егорка.

– А про кого же ещё? Столыпин у нас один.

– Теперь я знаю, почему Михаил его так любит! – понял Егорка.

Маруся рассмеялась и, погладив постамент, сказала:

– А я думаю, что он почитает Столыпина за защиту флота. Пётр Аркадьевич очень флот уважал, а Миша главный корабельный старшина в запасе.

– Так то в запасе, – протянул Егоркин "брат".

– Скажу тебе по секрету, – заговорщицким шёпотом сообщила Маруся, – лично я считаю, что запасных военных не бывает. Если военный, то это навсегда.

– Но при чём здесь флот? – удивился Егорка. – Тут же степь! Великая кулундинская степь.

– Так ведь Пётр Аркадьевич не только о Славгороде заботился, а о всей России.

Маруся подошла к памятнику и поклонилась. Два раза. За себя и за Михаила. И Егорка поклонился тоже. А Егоркин "брат" кланяться не стал. Он стоял и укоризненно качал головой: "Эк они тебя ухайдокали-то, сродственнички мои..."

Когда возвращались от памятника, Егорка спросил Марусю: – А вы Столыпина за что любите, за флот или за степь?

– За семью, – неожиданно ответила Маруся. – У Петра Аркадьевича была прекрасная семья, шестеро детей. А жена его, между прочим, была правнучкой Суворова.

– Того самого?

– Александра Васильевича. А чему ты удивляешься, предок Столыпина служил адъютантом у этого великого полководца. Любой крестьянин знает: что посеешь, то пожнёшь.

Маруся пробормотала что-то про осинки, апельсинки, про учёного Грегора Менделя* и науку генетику, и пошла к машине.

 

 

МОЯ МАМА – ЗОЛУШКА (отрывок)

 

Моя мама – Золушка. Она много работает и вечером засыпает от усталости в кухне. Но не на золе, а на диванчике. Золы у нас нет, потому что нет печки. У нас плита. Но от этого хлопот у мамы не меньше. Мама ходит на работу, а ещё она занимается домашним хозяйством и мной. Мы живём с дедушкой, бабушкой и двумя тётками – Анной и Марьяной. Тётки Анна и Марьяна успешные, не то что мама. Они так говорят. У тёток полно денег, потому что обе занимаются своими котлованами. То есть карьерами. В этих карьерах они добывают деньги. Тётки не любят маму. «Дура!» – чуть что взрывается тётка Анна. Её любимое слово – «дура». Любимое слово тётки Марьяны – «продвинутый». «Какой надо быть дурой, чтобы так сломать себе жизнь!» – фыркает тётка Анна. Мамина жизнь кажется ей загипсованной с головы до ног. «Это так непродвинуто!» – поддакивает тётка Марьяна. – «Дети – это сплошные неприятности». В нашем доме одна сплошная неприятность – это я.

Мой дед – лесничий. Не королевский, потому что короля у нас нет. У нас президент. Но дед не президентский лесничий, а обыкновенный. Он работает в управлении лесного хозяйства. У него на работе нет ни деревьев, ни трав, ни зверей, ни птиц. Только много-много бумажных листов, целые горы бумаги.

Дед меня любит. А маму он жалеет. Только заступиться за неё не может. Потому что тогда тётки Анна и Марьяна совсем разозлятся, и будет ещё хуже. Мама говорит, что это такая игра на две команды: с одной стороны мама, я и дед, а с другой – тётки и бабушка. Но мне эта игра не нравится. Я в неё никогда не выигрываю. Наверное, это потому что дед всегда молчит. И я ещё маленький. А тётки уже большие. И ещё бабушка. Бабушка не злая, просто не такой жизни она хотела для своей дочери. Бабушка столько лет пахала, надрывалась, и что?! Она всегда всхлипывает, когда говорит об этом и мне становится её жалко. Однажды я спросил у бабушки, где её старый плуг. Ну, тот, которым она столько лет пахала. Дед засмеялся, а бабушка кричала, что это уже ни в какие рамки не лезет. Я потом спросил у мамы, что не влезло в рамки. Но мама так и не сказала.

Мама меня понимает. Она даже знает заранее, чего я захочу. Я тоже понимаю маму. Правда, иногда и она говорит, что объяснит что-то, когда я вырасту. Не знаю, останется ли у меня во взрослой жизни время на что-нибудь кроме этих объяснений – мне их столько уже наобещали.

Единственный, кто не откладывает объяснения на потом – это дед. Поэтому я пристаю к нему с расспросами чаще, чем к другим. Но и он иногда ускользает от ответов. Как только я пытаюсь узнать о моём папе, дед сразу прекращает разговор: «Когда ты вырастешь, сам всё поймёшь». Так всегда. Никто не говорит мне об отце.

Я часто думаю об этом. Кто мой папа? Какой он, как выглядит, где живёт? Когда я представляю, какие лица будут у тётки Анны, тётки Марьяны и бабушки в тот момент, когда папа приедет и увезёт нас с мамой, мне становится смешно. Иногда, когда тётки ругаются, я подхожу к окну и смотрю во двор. Вдруг папа уже приехал? Но его всё нет и нет. Может быть, папа не знает, куда ехать? Я думал об этом и никак не мог найти ответ. И, наконец, всё понял. Мой папа – принц. И его заколдовали. Или с ним ещё что-то случилось. Как дед и говорил, я сам всё понял. Значит, я уже вырос. Теперь я знаю, что делать.

 

 

ПРОСЫПАЕМСЯ  МЫ  (отрывок)

 

Мать заплакала. Отец, также молча как фотографию, рассматривал теперь сына. Бабушка выловила из сумки валокордин и капала его себе в чай. Санька видел, что они напуганы, потому что не знают. Не знают, что было. И он рассказал. Как защищался окружённыйСевастополь. Как адмирал Октябрьский передал командованию, что воевать больше некому и покинул осаждённый город. Как осталось восемьдесят тысячбойцов и среди них Ваня. Как они сражались. Как выживали безводы, еды, боеприпасов и лекарств. Как не могли их забрать наши корабли. Как море в Казачьей бухте было красным, а скалы – чёрными от крови. Как до последнего патрона отстреливалась 35-ая Береговая Батарея. Как они ходили в атаку без оружия и голыми руками дрались. Как обессилевших, потерявших сознание, их захватили в  плен. Как колонну пленных вели по Крыму, и когда голова этойстрашной змеи ужевошла в Бахчисарай, хвост ещё был в Севастополе. Как из немецких концлагерей после ВеликойПобеды этих заключённых перевели в  советские лагеря. Как их судили за изменуРодине – их, преданных Октябрьским и Петровым и защищавших Родину до самого конца. Как их не брали на учёбу и работу из-за трё хслов «госпроверку не прошёл». Какониотказывалисьотсвоихсемей, чтобынеломатьжизньблизким. Как их величайший подвиг стал их позорнейшим клеймом. Санька говорил и говорил, захлёбываясь в словах. И когда он всё это сказал, ему стало легче. «И я не знаю, как с этим жить, – закончил он жалобно. – И я не знаю, что делать».

– А Вовка куда письма послать сказал? – спросил отец. – Садись, пиши. Вот и  компьютер твой сгодится.

Первый раз они все вместе вот так сидели. Объединённые одной болью и одной целью. Впервые Санька почувствовал, что они семья. И что семья – это больше, чем здесь и сейчас. Гораздо больше. Семья – это и есть то, чем можно гордиться. Это нельзя купить как джипы и другие вещи. Потому что семья – это люди, память, род. И унего, у Саньки, это есть. И этог лавное.

В эту ночь ему приснился Ваня. Он был ранен, Санька это понял. Скорее почувствовал, чем услышал, как Ванины запекшиеся губы произнесли: «Спасибо!». Он с трудом пожал Саньке руку. И больше уже не снился никогда.

А потом всёкак-тоз атянулось, зарубцевалось. Санька почтизабыл. Он спешил в школу, он теперь почти жил там. А что школа? Это же не минное поле. Хочешь – учись. Санька хотел. Иногда он задумывался: «А кем бы стал Ваня, на кого бы он стал учиться?». И от этих мыслей Санькех отелось учиться за пятерых. Оказалось, что и физичка, и математичка, и немка ничего против него лично, против СанькиИванова, н еимеют. Они по-своему стараются как лучше, это их работа. Санька даже жалел их немного, ведь не все ученики такие, как Вовка. С Вовкой они часторазговаривали и вместе что-то изобретали. Однажды Бобров обозвал Вовку при всём классе и Санька спустил его с лестницы. Подумаешь, каратист. Санька как-то сам не заметил, когда перестал бояться. Иногда по дороге из школы онз аходил в церковь зажечь свечи, чтобы Ване и остальным прадедам, которых Санька не помнил, было светлее.

И вдруг пришё лответ. Из архива. Отец взялотпуск. И сказал, что Саньке придётся пропустить школу. И они поехали. К прадеду. В Севастополь. С поезда они сели в автобус. И всё боялись проехать, но водитель сказал, что Казачка в самом конце. Он остановился между остановками и объявил: «Тридцать Пятая!», и все в автобусе затихли и с пониманием смотрели на них. Санька и отец перешли дорогу и увидели Пантеон. Экскурсоводы повели их по руинам. Они спустились по винтовой лестнице на 27 метров, туда, где были тогда бойцы. Внизу было тускло и сыро. И Санька узнал это место. Он видел его не раз. Восковые слезинки свечей у стены Памяти падали в песок краснымипятнами. Как кровь на раненой крымской земле. А когда они вышли из музея, Санька смотрел на парней и девушек в купальниках, которые танцевали на крышах машин*** здесь, на этой огромной могиле, и не осуждал их. Он понимал, что они просто ещё не знают, где лежат их прадеды. Просто в них это ещё не проросло.