Неожиданная у нас получилась в этот раз Десерт-Акция. Вроде собирала рассказы и сказки про весну, а вышло – про любовь. Так уж, видать, тесно всё переплетено в природе: чуть только солнышко землю промёрзшую отогреет, как вместе с первыми подснежниками (а иногда и раньше) раскрываются во всём живом могучие силы любви и освещают всё вокруг своим светом…

Подготовила Виктория Топоногова

 

 

Галина Стеценко

ПОДСНЕЖНИК

 

Крошечный  Подснежник никогда не видел неба и солнца. Он жил под землёй и спал в кроватке-луковице, укрывшись с головой тёплым одеялом.

С тех пор, как мама рассказала ему о весне, он каждый день расспрашивал:

— А какая весна? Она большая? Необыкновенная?

— Спи, сынок. Проснёшься и своими глазами увидишь её, —  убаюкивала его мама перед долгим зимним сном. — Нам предстоит нелёгкий путь к ней. Набирайся сил. Мы  раньше других цветов выбежим на лужайку и первыми встретим её.

Сын закрыл глаза. Он увидел далёкое  голубое море, по нему плывёт огромный ослепительно-яркий корабль. «Это и есть весна!» — от удовольствия Подснежник улыбнулся. И так продремал до конца зимы.

Он заёрзал в постели, когда почувствовал оттепель. Потянулся стрелами-руками вверх: из луковицы проклюнулся маленький росток. Ещё потянулся. Упёрся корешками в  землю и стал медленно подниматься, пробивая её головой. Земля не была мягкой, и Подснежник быстро устал.

— Не хочу идти дальше. Ты иди, мама, а я здесь отдохну, — вздохнул он тихо.  

— Не унывай, — подбодрила его мама, — мы вместе отдохнём, а завтра двинемся дальше.

Рано утром мама разбудила сына. Маленький Подснежник снова потянулся и ещё немного подрос.

Он вместе с мамой пробирался всё дальше и дальше: карабкался изо всех сил вверх, уставал и снова карабкался.

Как только его макушка показалась на свет, что-то обожгло его голову холодом. Подснежник съёжился и хотел спрятаться, чтобы не обморозить и не испортить свою  панамку с белыми оборками-лепестками.

— Не робей, сынок, — мама первой выглянула из-под снега и осмотрелась. — Сейчас снежный слой не такой толстый, каким был  зимой. Ещё недавно на этом месте  возвышался сугроб.  А сейчас снег стал тонким, как простынка, и местами прохудился — его теперь не залатать! Посмотри, под ним земля чернеет: всюду видны проталины.

Сын собрал свои силы, расправил плечи и ринулся вперёд. И по пояс высунулся из-под земли!

Солнце ослепило его, и он сощурился. Талая вода умыла личико. И Подснежник широко открыл глаза. Он увидел высоко над деревьями огромное голубе море, похожее на то, какое ему снилось, только ещё красивее — с озорными белыми медвежатами-облаками. Они плыли по морю, играли, толкая друг друга, и  хором кричали с высоты:

— Ты смелый, Подснежник! Ты самый первый цветок в лесу!

Солнце тёплыми лучами погладило Подснежника по голове. На его панамке белые лепестки расправились. Подснежник огляделся по сторонам. На лужайке веселились ребята в таких же панамках, как у него, с белыми оборками. Подснежники задорно кричали:

— С Днём рождения, весна!

 

 

Татьяна Стамова

ОНИ

                                        

Вы видели, чтобы зайцы, слоны и черепахи лазали по деревьям?

А я видела. Снегу было много-много. И снег залезал на все деревья.

Вдруг я увидела ИХ.  Их было много – как снега. Зайцы, слоны, дельфины, черепахи, не говоря уже о гусеницах, жуках и улитках, – все они спешили, спешили куда-то вверх.

Я выбрала себе дерево и стала смотреть каждый день. Смотрела из окна. Снег все шел. И те – на моем дереве – росли, изменялись, переползали с

ветки на ветку.

Дельфин зарылся в волну, и его почти не было видно,

только хвост торчал, два смешных уголка. Я поняла – они все хотят на небо. Но наверху ветки становились совсем тонкими, и там не было уже никого.

Однажды солнце выскочило таким горячим, словно его только что испекли в самой жаркой печи. И снег заплакал. Мое дерево скинуло шапку и стояло мокрое, как будто вспотело от быстрого бега.  – А как же они все?

Не успели, не смогли.  А как хотели! Я посмотрела туда, в вышину. И вдруг!

Я увидела их! ОНИ! – Слон! Черепаха! Дельфин! Заяц! Все! Они плыли по синему-синему небу – и смеялись надо мной с высоты!            

 

     

    

ПОБЕГ

 

Снег задумал  побег.  Он дождался вечера, потом ночи.

Бросил на пригорке в лесу своё чёрное старое пальто, а сам переоделся в тонкий прозрачный плащ и сбежал.

На следующий день мы пошли гулять и не нашли Снега. Только чьё-то старое чёрное пальто валялось на пригорке. Мы стали спускаться по дорожке к пруду, и вдруг нас обогнал тонкий и прозрачный Ручей. 

– Ты не видел Снега? – спросили мы.

– Что-что-что? Ни разу, ни разу, никогда, – слегка картавя, пробормотал он. – Разве бывает такое слово?

И свернул в сторону, чтобы мы не видели, как он согнулся в три погибели  и трясётся от смеха. 

 

 

 

Елена Долгих

ЖУРКА

 

Недалече от нас, чуток повыше вдоль реки, сельцо стояло в незапамятные времена. Мой прадед родом оттуда, а как пожар в их избе случился, один токмо и выжил. На ту пору ему годков десять отстучало. Забрал его к себе брат отца, но он частенько в гости в родные места хаживал, гостевал. Дружок, вишь, там остался, года на два старше, прозывали его Журка. На самом деле имя у него другое было, но за давностью лет уж и забылось. Почему мальца кликать так стали? Вот о том и сказ будет.

Озерцо рядышком имелось. Журавлиным нарекли, потому, как в перелётные дни на роздых садились туда журавли. Приятель дедов частенько убегал в те места, чуть какая оказия случалась. Любил он, вишь, наблюдать за птицами. Снедь им всякую таскал, подкармливал. Бывало, наберёт пёрышек птичьих и, ну, всякие вещи мастерить. То птичку-невеличку вырежет из дерева, крылышки из бересты приладит, и пёрышки так натыкает, что птичка, как живая! То диковинку вырежет – птицу невиданную! – и сызнова украсит перьями. Опять чудо, как хорошо! То сестренкам брошки изладит с пёрышками, те ахают да охают, от красоты обмирают.  Ну, споначалу папаня на него покрикивал:

– Дел, что ли, других нема? Баловство одно!

А чуть погодя, купец проезжий как-то на постой в избу к ним напросился. Игрушки те увидал да и молвит:

– Всё скопом беру!

Да деньгу дал немалую! Напослед так сказал:

– Всё, что изладишь, ко мне в лавку вези, ценой не обижу!

Тут отец, знамо дело, оттаял. Вон какой прибыток забава принесла! Разрешил мальчонке на озеро шастать, перо собирать и время выделил, чтоб делал свою работу – так уважительно стал называть поделки сыновьи. Время птичкой порхнуло, зима саночками прокатилась быстро, весной потянуло. Перелётные стаи закурлыкали.  Зачастил малой работник опять на Журавлиное озеро. И приметил он одну птицу на особинку, с белым опереньем. «Эка невидаль!» – обомлел парнишка. Руку протянул да и скажи вслух:

– Жура, жура!

А птица, слышь-ка, подошла и корм из руки щиплет. Видит сборщик пера, что не здорова белокрылая, крыло по земле тянет. На пёрышках капельки крови. То ли сам как-то поранилась, то ли злой человек пульнул.  «Как же она полетит далее? Али туточки останется? А ну, кто ещё стрельнет?» – такие думки поселились у него в голове. Ну, и пристал к отцу:

– Тятя, надо птицу во двор взять, пропадёт без догляда!

У того глаза на лоб. Видано ли дело!

– Ты вовсе, сынча, с ума свернул! То птица вольная, как она здесь проживать будет?

– Сам ухаживать стану, – не отстает отпрыск, – а на пищу заработаю. За зиму немало выручил!

Что есть, то есть. Поднялась семья на заработках парнишки. Нахмурился отец, но кивнул согласно. Привёл перолов во двор белоснежное диво, родня ахнула:

– Что за журавѐль такой? Отродясь не видывали! Один к одному все серенькие, а тут, что поле зимнее переливается.

Всё село украдкой дивилось. Как бы ненароком мимо избы хаживали, любопытствовали.  Кликал её мальчонка Журавушка или Царица Белая. Попривыкли селяне, что Журавушка везде за своим спасителем ходит. Стали парнишку Журкой величать.

Бывало, встретят парочку и улыбаются:

– Вона, Журавушка-Царевна да Журка – служка ейный!

Журка на те слова токмо улыбался да глазами поблескивал. Иной раз и ответит:

– Не служка, а дру̀жка!

– Ох! – похохатывают встречные. – А никак после и свадебку увидим? Окрутит вас батюшка!

Всё лето жила Журавушка во дворе у людей. Оправилась при ласке да заботе. Рана вскоре зажила, и птица встала на крыло. Далеко всё ж не улетала. Так, над озерком покружит, вдоль бережка походит, в камышах пошуршит. А Журка зорко следит, нет ли какой опаски. Так привязался к подружке, что не разлей вода! С утра и до вечера вместе. И всё разговаривают. Журка ей толкует про то, что он делает, а та в ответ курлы-курлы. Журка свою работу ладит, а Журавушка рядом стоит, наблюдает. Иной раз толкнёт парнишку клювом, тот приглядится, подумает да и молвит в ответ:

– А ведь верно, Царевна моя, здесь иначе надо рисунок вести, не так пёрышко ладить.

Чем ближе осень, тем чаще и дальше стала улетать птица. Тем больше мрачнел Журка, чуял, что час расставания близок. В один из осенних дней взмахнула крылами и над избой сделала круг. Курлыкнула, простилась значит, и улетела. Затосковал Журка да так сильно, что занедужил. Мечется в жару и день и два и три. Кликнули знахарку. Та покрутилась, пошептала чего-то да и говорит:

– Не жилец парнишка, тоска его гложет. Не простая тоска, любовная. А супротив любови никаких отваров нету.

– А ты подсоби, сделай милость! – застыл в поклоне отец. – За ценой не постою!

– Ладно! – Старуха пожевала губами. – Есть одно средство. Но поможет ли, нет, того не ведаю. А денег мне вовсе не надо, задаром помогу. Парнишка ваш завсегда ко мне с уважением относился.

Дала она горшочек отвару, велела в питьё добавлять, поить через каждый час помалу. На третий день жар спал. Открыл Журка глаза, а в них пустота. Пропал, вишь, у него интерес к жизни. Поделки свои вовсе забросил, бродил по леску да возле озерка целыми днями и молчал. А иной раз курлыкать примется! Мать по первости плакала, потом смирилась. Отец тоже вздыхал тяжко. Да что делать? Сам просил бабку поднять сынка – вот и получи!

Прошло с той поры зимы три али четыре. Журкины ровесники уж на круг бегали, невест приглядывали. Он тоже в красивого парня превратился. Только худ больно, почти и не ел ничего. Так, поклюёт малость да водички хлебнёт и всё. Тут журавли потянулись на родимую сторонку. На озерке, как водится, отдыхать сели. Журка в это время завсегда возле крутился, подкармливал их. Вдруг от стаи белая птица отделилась и к парню идёт, курлычет призывно, головой на длинной шее вверх-вниз качает. Подошла и к Журке, слышь-ка, прильнула. У того из глаз слёзы брызнули. Стал он свою любушку оглаживать да слова нашёптывать. Так и пробыл с ней до самой темноты. После в избушку к знахарке отправился, проговорил с ней почти до утренней зорьки. Потом воротился в избу, спать лёг и проспал весь день и всю ночь.

Наутро достал свой инструмент и давай ладить что-то. Отец видит, очухался вроде парень, но ничего не стал говорить и мать помалкивает. Всё лето Журка в сараюшке возился, не трогали его, ничего не спрашивали. Мать иной раз обнимает его да погладит по светлым волосам. Он в ответ улыбнётся да голову ей на плечо положит. Ближе к холодам вынес он во двор крылья большущие, с журавлиными перьями. Поклонился отцу, матери, родне всей и молвит:

– Не судите, родные, невмочь мне без любимой жить.

Пока они на него взирали изумлённо, на избу влез быстрёхонько и крылья на спину пристроил. Тут над избой Журавушка начала кружиться, ветер поднялся сильный. Взмахнул Журка крыльями несколько раз и поднялся под облака. Чуть погодя дождь вдарил, и ничего не стало видно.

Журку более никто никогда не видел, но замечать стали люди, что вместе с серыми журавлями летает пара белых. И что интересно – над селом всегда эта пара круг делала и курлыкала. Один раз на Журкин двор сели. Выскочила на крыльцо мать, руки к ним протянула, заплакала. А журавль подошёл да к рукам прильнул и жалостиво курлыкнул. Улетели они после, уж более не показывались. Мать сказывала, что пометочка чёрная у того журавля у самого клюва, точно родинка, как у сынка, что изладил два крыла и взвился в небеса.

Так-то! Озерцо уж давно затянул камыш, болотцем оно стало. Журавли перестали останавливаться здесь на ночёвку. А память о Журке и его напарнице, белой Журавушке, всё живёт и живёт в памяти людской. Почему? Так оно понятно! – нет в мире ничего сильнее любви, она даёт человеку крылья. А без любви никнет на земле всё живое. 

Что говорите? Сомневаетесь, что это правда? Гм… А вы сами хоть разок любили?

 

 

 

Галина Емельянова

ОН, ОНА И ВЕСНА

 

Она верила в приметы: в черных кошек, и в разбитые зеркала, и что любовь – это цветок.

И просила дарить ей цветы, чей век не так короток, как школьный день. А где же найти такие, чтобы бы кружили своим ароматом голову, как любовь.

Наша первая встреча – она  уронила монетку. Я спешил помочь ее поднять ,и мы больно стукнулись лбами.

– Спасибо. Вот теперь у меня от вас на память шишка, а вы возьмите мой пятачок. И пусть он будет счастливым!

Мы стали встречаться  вновь и вновь, отвергая любые приметы и насмешки  друзей, я  всегда  звонил ей первым, и первым ее целовал.

Уступал во всем,  тая от запаха ее волос, а от  улыбки  мурашки бежали  по коже.
А потом мы расстались, я для нее оказался слишком мягким, почти пластилином. «Не нужен мне  мальчик, с собачьими преданными глазами».

Вот сейчас на дворе апрель, я иду абсолютно счастливый и от школы свободный, и от любви.

 Я прогуливаю уроки. В старенькой курточке, меня продувает ветер, весенний, шальной и мечтательный. Сердце стучит, громко ожидая звонка, которого не обещано.

И вдруг пряча в кармане озябшие руки, за порванной еще прошлой весной подкладкой, я ощущаю тепло нашей счастливой монетки.

– Сколько стоят вот эти   тюльпаны, похожие на сердца? А   незабудки, у которых любимой моей  глаза?

Но пятачка хватает только на скромную ветку  мимоз.

Но делать нечего, и наплевать  на ее любовь к приметам , я несу ей желтые шарики счастья. Словно глупый щенок, я, повизгивая от восторга, жму   на дверной  звонок.

Она  верила в черную кошку и желтые цветы, те, что к разлуке. Но увидев его, забыла про все обиды.

Двое встретились вновь. У обоих носы в желтой, щекотной пыльце, а в глазах блестят, самые настоящие слезы.

Двое встретились вновь, чтобы любить и прощать. И плохое, уметь забывать.
И пусть она станет для него Маргаритой, А он Мастером вырастет,  даже если только в ее глазах. Пусть назло всем приметам, и взрослым  советам, их любовь не знает  преград.

 

Михаил Стародуб

СТАРУШКА, СТАРИЧОК И МОЛОДОСТЬ

сказка

 

Подарила старушка своему старичку мороженое. Дело происходило весной в городском парке.

– Сегодня праздник? – спросил он, присаживаясь на скамейку, чтобы развернуть серебряную бумажку, покрытую влажной изморосью.

– Весна… – ответила она, – время для приятных сюрпризов.

– Мне давно не было так… – задумался он.

– Вкусно? – пыталась угадать она.

– Радостно, – улыбнулся он, поделив мороженое на двоих.

Доли оказались неравными. Старик протянул большую часть старушке.

– Спасибо, – сказала она и взяла часть меньшую.

– Хочется обнять тебя… – почесал в затылке дед.

– В нашем возрасте вредно сдерживаться! – напомнила старушка. 

А еще через секундочку древняя пара, воспарив, медленно поднялась в воздух над скамейкой. Он и она не находили в этом ничего странного.

– Нужно принять лекарство?– пытался вспомнить старикан. – Кружится голова…

– Кажется, возвращается молодость! –  посмеивалась бабуля. – Не обращай внимания.

Обнявшись, они ели мороженое, зависнув над землей на расстоянии вытянутой руки. Над худеньким, вполне детским плечиком старухи торчал острый локоть деда. В таком положении – не очень-то удобно есть мороженое. Он и она не хотели в этом признаться.

Наконец произошло невероятное: молодость вернулась!

Старики вывалились из пустоты, приземлившись на удивление легко.  

– Чудеса! – растерянно произнес он, погладив свои полные сил, вполне новенькие ноги.

– Восторг! – обрадовалась она, и для полноты удовольствия попрыгала вокруг скамейки на одной, потом на другой ножке.

Старик хохотал от души. Потом, обнаружив пустую жестяную банку, стал пинать ее и футболить. С первого взгляда было понятно, каким молодцом он был в юности.

Собралась небольшая толпа.

Бабуля продолжала скакать, дед пинал банку. Оба не обращали внимания на публику.

Когда старик, блистая глазами, поднял старушку и, без особенных усилий, понес на руках, народ стал аплодировать, кричать «браво!». Появились телевизионщики со своей аппаратурой, стали снимать удивительную пару. Прилетел целый вертолет, набитый корреспондентами. 

У выхода из парка дед опустил бабулю на землю. Старики огляделись.

– Не мешайте нам, пожалуйста! – попросил старик.

Вертолет торчал в небе. Глазели объективы фотоаппаратов, таращились камеры, ревели винты.

– Не слышим! – кричали телевизионщики. – Что вы сказали? Повторите!

Он и она пытались объясниться жестами. Это ничего не изменило. Со всех сторон глазели и таращились.

Дед задрал голову, прицелился, и, поднатужившись, ка-ак… дунет!     

Вертолет бросило вверх и в сторону.

Не пугайтесь, никто не разбился!

Машина улетела на 100 километров к Западу, пилот притаился за облаком и не высовывался целый час. Одновременно, разошлись телевизионщики. Видимо, из деликатности.

Так, что помолодевшая пара осталась одна. И, подняв на руки, понес старик свою старушку…

– Куда? – интересуюсь, как автор. – Хотелось бы знать, какие преимущества дает вернувшаяся молодость?

– Об этом – в следующей сказке! – повернув голову, решает за меня дед, уходя на новеньких ногах из этой истории.

– А сегодняшнюю сказку – пора заканчивать, – соглашается сказочно помолодевшая бабуля.

Он и она не находят в этом ничего странного.

А я, автор, что ж, не возражаю…      

 

 

Поздравление с весной оформлено картинами Паюло Пикассо