Подготовила Эльвира Смелик

 

 

Когда заходит разговор про осень, сразу вспоминаешь и про школу. Потому что они одновременно начинаются ‒ 1 сентября. Осень и новый учебный год. А совсем недавно прошёл ещё один школьный праздник ‒ День учителя. Поэтому нынешнюю Десерт-акцию посвящаем школе, урокам, ученикам и учителям.

 

 

 

 

 

Лада Кузина.

Страшная болезнь

 

В Букволандии случилось страшное! Все буквы заболели. Они кутались в тёплые одеяла, но всё равно, постоянно дрожали.

- Ж-ж-ж-ж, - тряслась буква «Ж». У нее от озноба зуб на зуб не попадал.

- О-о-ох, - стонала рядом буква «О». Бедняжку всю колотило.

- А-а-ах, - вскрикивала буква «А».

Никто не находил себе места. Вдруг раздался громкий крик:

- Какой ужас! Мой хвостик отвалился!»

Кричала буква «Щ». И на самом деле – она превратилась в букву «Ш», а рядом валялся оторванный хвост.

- Что же мне теперь делать? – расплакалась буква «Щ».

Все начали её жалеть.

- Надо хвостик скотчем примотать, - посоветовала буква «С».

- Лучше клеем приклеить, - предложила буква «К».

Неожиданно их перебили.

- А мне что делать? – воскликнула буква «Д». – Я стала уродиной!

Все посмотрели на бедняжку и потеряли дар речи: буква «Д» расползлась в стороны, точно её воздухом накачали.

- Вот беда! – ужаснулась буква «Б».

- Да и ты не лучше, - заметила буква «Л».

Буква «Б» глянула на себя и  заметила, что у неё вырос такой огромный живот, будто она грушами объелась. И тут все буквы посмотрели друг на друга и на себя и обнаружили, что подурнели. У кого тряслись ноги, у кого раздуло голову, а у некоторых скривились руки.

- Нужна помощь, - сообразила буква «Н».

И буквы дружно позвали:

- Анна Ивановна!

Раздалась пронзительная трель, и перед ними появилась волшебница. Она ещё спала, поэтому обнимала подушку. Анна Ивановна открыла глаза и спросонья даже не поняла, куда попала. Вокруг страшные монстры. Волшебница чуть не завизжала от страха. Ещё бы! В одной ночной сорочке и босиком плохо соображается, а буквы изменились до неузнаваемости.

- Анна Ивановна, - загалдели буквы, - у нас беда!

- Я вижу, - согласилась волшебница. – Что с вами стряслось?
И буквы рассказали, что сначала заболели, а затем обнаружили, что стали страшилищами. Анна Ивановна потрогала лбы, заглянула буквам в рот и обнаружила воспаление.

- Надо же! Никогда раньше такого не было, чтобы сразу все буквы расклеились, - удивилась она.

Достала из-под подушки тетрадь и начала её листать. Буквы с надеждой следили за ней.

Наконец, Анна Ивановна перевернула последний лист и хлопнула себя по лбу.

- Всё ясно! – сказала она. – Грязнописание!

Буквы затряслись: слово им сразу же не понравилось. От него веяло чем-то жутким.

Волшебница пригладила волосы – они у нее сбились во сне – и скомандовала:

- Вызывается Дима Кузнецов! По делу о грязнописании.

Всё вокруг затрещало, заискрило, и перед Анной Ивановной оказался мальчик в синей пижаме. Он тоже спал и не сообразил, что перед ним буквы.

- А-а! – завопил Дима. – Чудовища! Спасите, помогите!

Буквы обступили его и закричали:

- Бойся нас, бойся! Это ты нас такими сделал! Сейчас мы тебя так напугаем, что на всю жизнь заикой сделаешься.

Но вмешалась Анна Ивановна:

- Давайте не будем никого пугать! Я думаю, что Дима Кузнецов это сделал не нарочно.

Она хлопнула, и в руках очутилась большая тетрадь по чистописанию.

Но она только называлась «Чистописание», а по правде это была очень испачканная тетрадка. В ней виднелись и кляксы, и чернильные потеки, и даже рисунки на полях. А какие там были прописи! Без слёз и не взглянешь. Буквы посмотрели и едва не разревелись: так их изуродовал Дима Кузнецов. Да что там буквы! Даже палочки и закорючки вышли у Димы кривыми.

- Ты так специально? – ужаснулась буква «У». После болезни она едва не падала.

Но Дима лишь замотал головой:

- Нет, конечно! Я пытаюсь, но не получается. Сами глядите!

И Дима принялся обводить буквы в тетради. Но ручка плохо держалась в руке, поэтому буква расползлась в разные стороны.

- Понятно, - подытожила Анна Ивановна, - слабая моторика. Он не умеет правильно выполнять мелкие движения пальцами рук.

Буквы распереживались:

- Мы теперь навсегда останемся монстрами? Мы не хотим!

Волшебница обнадёжила:

- Нет, конечно, не останетесь. Но для этого Дима должен развивать мелкую моторику и выполнять упражнения.

Но Дима Кузнецов возмутился:
- Больно надо! Нужны мне ваши прописи. Я лучше на компьютере печатать буду – там проще простого.
Повисла тишина. Буквы испуганно переглядывались: неужели они навсегда останутся такими некрасивыми? Но всех выручила волшебница. Анна Ивановна нахмурила брови и грозно сказала:
- Ну-ну. Вот представь: ты плывешь на корабле и вдруг – буря. Корабль тонет, а ты едва спасаешься. Посмотрю я на тебя, когда ты, Дима Кузнецов, окажешься один на необитаемом острове. Как тогда с людьми свяжешься?
- По ноутбуку, - невозмутимо ответил мальчик, - напишу друзьям письмо на электронную почту.
- А ноутбук намокнет и перестанет работать, - продолжила Анна Ивановна.
- Я его в полиэтиленовый пакет положу, - парировал Дима.
- А там интернета не будет! – подловила Анна Иванова. – Ведь остров-то необитаемый!
Дима призадумался: да-а, на необитаемом острове вполне могло не оказаться интернета. Что же делать? И тут он вспомнил!
- Я тогда записку напишу, в бутылке запечатаю и в море брошу. Все так делают, я в книгах читал.
- Толку-то, - хмыкнула Анна Ивановна. – Кто твой почерк разберёт? Так и останешься на острове, пока лет через двадцать тебя случайно не найдут.

Дима призадумался: двадцать лет жить на острове не хотелось.
- И что теперь? – мальчик совсем приуныл.
- А теперь тебе придётся выполнять все упражнения, которые я напишу. Будем развивать моторику, чтобы авторучка тебя слушалась, а пальцы не подводили.
Пришлось Диме согласиться. А совсем скоро страшная болезнь под названием «грязнописание» прошла. И в страну Букволандия снова вернулись спокойствие и порядок.

 

 

Елена Арсенина.

Насмешка судьбы

 

Жизнь Эдуарда Василькова –  тщедушного очкарика и хронического ботана - обречена на унылое, бесцветное существование. Ни понимания, ни друзей. Одни подковырки, типа:

- Эй, ботан, слышь, дай списать геометрию!

-  Эдик-то у нас головастый, задачки, как орешки щёлкает! Ха, Эдя-калькулятор…

- Во всём молодец, только с козлом не дружит! Эдичка, зачем козлика обидел?

Вот она, насмешка судьбы. Говорят же, сила есть – ума не надо. Что толку от него, этого самого ума, если за себя не можешь постоять? – Эдик вздохнул. – Теперь затыркают. Наверное, уже вся школа в курсе, как он несчастного козла мучил.

Пятнадцать попыток! Физрук, Андрей Витальевич, даже разнервничался.

- Ты, Васильков, возьми себя в руки. Ведь это же элементарно просто. Вот смотри, показываю ещё раз. Разбежался. Толчок… Прыжок…  И ты – герой! На коне! Понял, давай пробуй, пробуй! Да не дрейфь ты, в случае чего с Тарасовым подстрахуем…

Любит Андрей Витальевич образно выражаться. Эдик усмехнулся. Представил, как берёт себя, любимого, в руки и несётся навстречу испытаниям. Хоп, и он в седле. Конь ретивый ржёт, копытом бьёт, в бой рвётся. Впереди победа, слава. Viva Victoria!.. Эх, была, не была!..

Мда. Герой. Ничего не скажешь…

- Так, понятно. Оставим бедного коня в покое. Пробуем через козла… На исходную, быстро! Разбег, толчок, прыжок, страховка – пошёл…

Подстраховали! Физрук - на козле. Тарасов – на физруке. Эдик - на Тарасове. Не выдержал козёл, рухнул под тройной тяжестью.

Самое неприятное то, что история имела продолжение. У физрука, Андрея Витальевича - неприятности по образовательно-воспитательной работе: получил нарекание за порчу школьного имущества и слабую подготовку учащихся.  У Тарасова - растяжение правой руки. А он, Васильков, так и не сдал норматив. Мало того, что выставил себя на всеобщее посмешище, так ещё обязали помогать пострадавшему с домашним заданием. До тех пор, пока тот не поправится.

В выигрыше оказались только Тарасов и козёл. Первому не надо, минимум неделю, корпеть над уроками. Отдуваться за него придётся Эдику. А второму привалило неожиданное счастье – ветерана с почестями отправили на заслуженный отдых: двадцать пять лет верой и правдой отслужил школе. Задвинули козлика в самый дальний угол. Отдыхай спокойно, дорогой товарищ! 

Да, ещё коню повезло – отделался лёгким испугом. Хотя здесь как посмотреть. Работать теперь ему придётся за двоих, в две смены; так сказать - способствовать физическому развитию подрастающего поколения.  Такой вот Happy End.

 

 

 

Анна Вербовская.

Бред сивой кобылы, объевшейся белены

 

У меня очень богатое воображение. Иногда даже слишком. Я воображаю себе то, чего нет на самом деле. И сама потом от этого страдаю. Хотите пример? Пожалуйста! Вот, совсем недавно был случай.

Вызывает меня наша учительница по истории отвечать заданный урок. А мы тогда как раз эпоху Петра Первого проходили. Ну, я эту тему хорошо знаю. Эту тему стыдно не знать. Как-никак это ж царь наш, наш первый российский император. Он ещё окно в Европу прорубил. Эх, зря я тогда про окно вспомнила. Совсем не к месту. 

Выхожу, значит, я к доске. Выхожу уверенная такая. Я ж за пятёркой иду. Потому что тему очень хорошо знаю. И начинаю рассказывать. И про царевну Софью, и про немецкую слободу, и про потешные войска. И про то, как Пётр прорубил окно в Европу. Зря всё-таки я про окно… Как только упомянула я про окно это, разыгралось моё воображение не на шутку, и я говорю:        

 – В те времена Россию отделял от Европы высокий-превысокий деревянный забор. Тянулся этот забор от самого севера до самого юга. И нельзя было этот забор ни перепрыгнуть, ни обойти, ни объехать. Потому что упирался он с двух сторон в моря: на севере в Северное море, а на юге – в Южное. И даже по морю шёл этот проклятый забор. Никто не знал, кто его построил. И сам Пётр тоже не знал, потому что построили забор задолго до его рождения. Но всё-таки надо было что-то с этим делать, потому что очень хотели русские люди попасть в Европу, и сам Пётр очень хотел.

Я останавливаюсь, чтобы перевести дух. Все ребята смотрят на меня как-то странно, но молчат, слушают. И историчка тоже молчит. Ждёт, чем всё это кончится, куда меня, наконец, кривая вывезет. А у меня так: если воображение разыграется, остановить его уже ничем нельзя. Сама понимаю, что говорю глупости, но ничего поделать с этим не могу, это помимо моей воли происходит. Так вот, перевела я дух и продолжаю:

– И решил Пётр прорубить в Европу окно. Лучше бы, конечно, дверь. Через дверь ходить удобнее, чем всё время в окно лазить. Но с другой стороны, если разобраться, дверь ведь больше, чем окно, поэтому прорубать её гораздо тяжелее. Так что по-своему Пётр был прав. Взял Пётр Первый в руки топор и давай рубить! Рубит-рубит, рубит-рубит, только щепки в разные стороны летят. В конце концов затупился его топор, и бросил его Пётр. Тогда взял Пётр в руки пилу и давай пилить! Пилит-пилит, пилит-пилит. А потом вдруг вспомнил: нет, я же должен прорубить окно, а не пропилить. Тогда Пётр и пилу тоже бросил. Сел и стал думать: что же делать? И придумал Пётр позвать на помощь своих птенцов. Есть даже такое выражение: «Птенцы гнезда Петрова». Так говорят, потому что жил на самом деле Пётр в гнезде, и был он орёл. Это потому у нас гербе орёл изображён, что так с доисторических времён повелось: все цари на Руси орлами были. И

Иван Грозный был орёл, и Борис Годунов, и даже Лжедмитрий. И вот позвал Пётр свой выводок, и прилетели они все. И Меншиков, и Ягужинский, и Малюта Скуратов… хотя нет, Малюта, кажется, не Петра птенцом был, а Ивана Грозного. В общем, не в этом дело. Главное, слетелись они все на зов Петра, крыльями машут, а в лапах топоры держат. И давай рубить! Рубят-рубят, рубят-рубят. Ох, и трудно им было! Топоры тяжёлые, из лап выскальзывают…

– Ну, хватит, – хлопает ладонью по столу историчка и поднимается со своего места. – С меня довольно! Ты что, издеваешься? Что ты несёшь? Это же бред сивой кобылы! Ты что, белены объелась?

Я печально качаю головой и смотрю на свои руки. В них ничего нет. И почему это она решила, что я что-то несу? И белены я никакой не объедалась. Я её в глаза не видела, эту белену. На завтрак бабушка приготовила мне манную кашу, но я её терпеть не могу – кашу, конечно, а не бабушку – поэтому объесться я уж никак не могла. Ничем. Я вообще малоежка.

– Садись на место. И подумай, наконец, о своём поведении. Пока не поздно, – говорит историчка и продолжает вести урок.

А я сажусь на место и начинаю думать. Но думаю я вовсе не о своём поведении. Я думаю о той сивой кобыле, про которую говорила учительница. Я представляю её такой красивой, сиреневато-серебристой, такой переливчатой. В её гриву и хвост вплетены разноцветные атласные ленты, на голове у неё роскошная соломенная шляпа. И вот эта сивая кобыла идёт на утреннюю прогулку в окружении фрейлин и камеристок. Все они тоже кобылы, только не сивые, а потому не такие красивые, как их госпожа. И вот гуляют они, гуляют, и видит сивая кобыла прекрасные, огромные, благоухающие цветы. Это белена, но сивая кобыла этого не знает, она вообще очень плохо разбирается в цветах. И велит сивая кобыла своим фрейлинам и камеристкам нарвать побольше этих цветов на завтрак. И возвращается сивая кобыла к себе домой, и подают ей на завтрак белену. И ест она эту белену, ест, и никак не может наесться. В конце концов объелась сивая кобыла белены, и стало ей плохо.

В этом месте мои раздумья прерывает резкий звонок с урока, и все подскакивают с мест и начинают собираться. Только я продолжаю сидеть и думать. Я думаю про несчастную сивую кобылу, объевшуюся белены, и мне становится её очень жалко.

Я представляю, как она, свернувшись клубочком, лежит на кровати, на белых пуховых подушках, и страдает. У неё поднимается высокая температура. Градусов пятьдесят-шестьдесят. Она сучит копытами и стонет. Она, конечно, сама виновата – не надо было есть столько белены. Но её же никто не предупредил. Она вообще тогда белену первый раз в жизни увидела. И вот начинается у сивой кобылы бред. Это ужасно – бред сивой кобылы. Не дай вам Бог услышать. Она лежит и бредит, и никто не может ей помочь.

Я представляю себе всё это, и сердце моё разрывается от жалости к сивой кобыле, и по щекам моим катятся слёзы. В это время к моей парте подходит учительница. Она наклоняется ко мне и участливо говорит:        

– Ну, не стоит так расстраиваться. Я понимаю, ты раскаиваешься в своём поведении на уроке. Конечно, твой ответ – это вообще за гранью… Но ты же разумная девочка, ты исправишься. Не надо так убиваться.

И тут я начинаю плакать ещё сильнее. Потому что я вовсе не разумная девочка, и никогда я не исправлюсь. И ещё потому, что мне очень жалко сивую кобылу, которая объелась белены.

 

 

Майя Лазаренская.

Тыква (из сборника «Копилка со смешинкой»)

 

Страшные истории Дашка жуть как не любила. Не спала потом всю ночь, и руки корявые за каждым углом мерещились, и личности бестелесные за спиной вздыхали. Но Полина эту ситуацию решила изменить и принялась сестру закалять, чтобы та храбрее стала. Говорят же: «Клин клином вышибают». Вот Полина и решила, что если каждый вечер, перед сном, Дашке страшилку рассказывать, то она когда-нибудь непременно так осмелеет, что ещё самого папу за пояс заткнёт.

А папа у них был всем смельчакам смельчак. Он по телевизору такие ужасы смотреть мог, что даже Полина в комнату заходить боялась. Одна музыка зловещая чего стоила.

И вот, как сестры ложились спать, Полина для пущего эффекта фонарик из-под одеяла доставала и страшным голосом начинала рассказывать, например, такую историю:

– Один мальчик жил в большом-пребольшом доме. А в этом доме совсем не было света. И когда на город опускалась ночь, к его незашторенным окнам медленно подкрадывалась луна. Штор у этого мальчика не было потому, что ночью они уползали из дома гулять. И хорошо, что уползали, а не то несдобровать бы этому мальчику. Ведь это были страшные чёрные шторы…

– А-а-а-а!

В самом интересном месте Дашка обычно с головой подушкой накрывалась и слушать дальше наотрез отказывалась.  Даже обычного детского любопытства не проявляла.

Но Полина не отчаивалась, и на следующую ночь начинала новую историю.

– Однажды, девочка пошла в лес одна-одинёшенька. Шла она, шла и пришла к старому-старому дереву. Хотела она пройти мимо, но вдруг слышит чей-то голос, который настойчиво повторяет: «Подойди ближе, девочка! Подойди ближе!»

–А-а-а-а!

 Дашка уже не слушала, одеяло к ушам прижала и глаза зажмурила. Полина вздыхала, но не отставала.

– Одному мальчику мама дала зонтик и сказала, чтобы он на улице ни с кем зонтами не менялся. Но мальчик вышел во двор и забыл об обещании. Он увидел, что на качелях сидит бабушка и держит в руках красный зонт, красивый-прекрасивый. «Давай меняться!» – весело качая ножками в чёрных туфельках, предложила старушка. И колготки у неё были чёрные, и юбка была чёрная, и кофта. Только зонтик был красный. Но мальчик не обратил на это никакого внимания. Он протянул ей свой зонт, старушка схватила его, а ногти у неё тоже были чёрные-пречёрные, длинные-предлинные. Как у вампира. Но мальчик опять ничего не заметил и взял себе красный зонтик.

– А-а-а! – закричала Дашка. – Я теперь не только спать не смогу, я и в школу завтра не пойду. Завтра дождь обещали, а мама мне новый зонт купила, как раз красного цвета. Ты что, не могла другое что-нибудь придумать?

– Ну, Даша, это всё сказки, в жизни ничего такого не бывает! Деревья не говорят, старушки чёрные на качелях не качаются, – успокаивала сестру Полина, но сама понимала, что дело с места не двигается.

Как была Даша трусихой, так и продолжала дрожать, лишь только свет в комнате выключался.

А тут на носу праздник нарисовался соответствующий. Хэллуин.

Если кто не знает, этот праздник пришёл из Англии и отмечается 31 октября. Мальчишки очень любят этот день, потому можно совершенно спокойно принести в школу самую жуткую маску и пугать девчонок. И никто тебе ничего не скажет, потому что день такой. Так положено. Ну и девчонки не отстают. Такого количества маленьких ведьмочек и вампирш с косичками ни на одной лысой горе не сыщешь.

Но главным атрибутом праздника считается «Джек-фонарь», или попросту тыква со страшной рожицей.

У Даши с Полиной в школе как раз объявили выставку оригинальных тыкв. И захотелось сёстрам самые необычные овощные пугала смастерить.

Купили две тыквы на рынке, мама помогла аккуратно середину вырезать, сделать шляпки и страшные рожицы. Ухмылки у Джеков те ещё получились, особенно у Дашкиного. И глазки маленькие, злобные, зубищи острые, нос крючком. Полина своему ещё паука чёрного пририсовала, а Дашка усы лохматые приклеила. С такими кавалерами и при свете дня в одной комнате находиться неприятно, а уж ночью и подавно. Но какую-то изюминку особенную придумать не удавалось.

Вечером с работы вернулся папа и говорит:

– Чего-то вашим тыквам не хватает! Скучные они у вас какие-то.

– А ты хочешь, чтобы они у нас плясали сами по себе? – возмутилась Даша, хоть в душе понимала, что папа прав. Сколько таких же тыкв в школьном вестибюле на столе лежать будет?

– Плясать не плясать, а подумать тут есть над чем, – загадочно проговорил папа. – Когда вам на выставку нести?

– Через два дня, – вздохнула Полина.

– Ну, ложитесь спать, утро вечера мудренее. Завтра я что-нибудь придумаю, – пообещал папа.

Перед сном Полина как обычно стала Дашу закалять.

– В тёмном-тёмном лесу, в самой чаще, среди чёрных-чёрных деревьев есть чёрная-чёрная поляна. На чёрной-чёрной поляне стоит чёрный-чёрный дом.

В том чёрном-чёрном доме за чёрной-чёрной скрипучей дверью есть чёрная-чёрная комната. В той чёрной-чёрной комнате стоит чёрный-чёрный стол.

На том чёрном-чёрном столе лежат две  р-р-р-рыжие-рыжие тыквы с красными глазами и во всех, кто в комнату заходит, они прожигают во-о-от такую дыру! – весело закончила Полина, пряча фонарик под подушку.

Дашка облегчённо вздохнула, радуясь, что ночь сегодня у неё спокойная будет, потому история про тыкву совсем не страшная вышла. Неприятный холодок, конечно пробежал, по спине, но это было так, пустяки.

На кухне папа с мамой что-то обсуждали и даже хихикали. Но Даша так устала, что быстро уснула.

Посреди ночи она проснулась от неясного чувства. Наверное, зря за ужином две чашки чая выпила. До утра не дотерпеть, а просить Полину проводить её до туалета – бесполезно. Сестра так дрыхнет, что около неё хоть из пушки стреляй. Поворочалась Даша в кровати, поворочалась, чувствует – идти придётся.

До туалета добежала бегом и сразу свет зажгла. Кажется, по дороге на неё никто не напал, ни одно чудовище из-за угла злобным взглядом не косилось. И совсем Даше на душе легко стало. И темнота больше не пугала. Наверное, права была Полина, страшными историями Дашу воспитывая.

И так Дашка осмелела, что решила на кухню зайти, водички попить. И даже свет включать не стала. Ей же теперь всё нипочём.

Только вошла на кухню, как тут же приросла к полу от ужаса. На столе стояли две огромные тыквы. Стоило Даше шевельнуться, как их злобные глаза вспыхнули страшным белым огнём, оранжевые губы оскалились в страшных улыбках, изо рта вырвалось пламя. Это были уже не их с Полиной тыквы, это были те самые монстры из вечерней страшилки.

«Ой, мамочки», – зажмурилась Даша.

От страха, у неё не было сил даже сдвинуться с места, ноги вдруг стали ватными, а сердце бегало из одной пятки в другую, всё пытаясь определиться, в какой пятке прятаться безопаснее.

Но тут Даша поняла, что её семье угрожает опасность, а ради спасения родных она была готова на всё! Одним прыжком она схватила мамину швабру и рванула в сторону чудовищ. Но стоило ей ткнуть ближайшую тыкву шваброй, как из неё донеслось душераздирающее: «Мяу!»  Вторая тыква тоже не отставала и разразилась чудовищным лаем.

«Ах она Фантика нашего слопала», – пронеслось в голове у Дашки.

И, не помня себя от страха, она принялась лупить распоясавшиеся овощи, приговаривая:

– Я вам покажу, где ваше место! Напугали утку водой! Я вас так в грядки загоню, что даже веточки торчать не будут!

На крик и грохот прибежала вся семья. Папа сразу включил свет. Перед глазами предстала жуткая картина.

Разгневанная Дашка дубасила несчастные овощи так, что корки трещали. Одна тыква продолжала орать по-кошачьи, а вторая жалобно тявкала.

– Дашка, ты что с ума сошла? – схватила её за руку Полина. – Что мы завтра в школу понесём?

– И что спровоцировало сей акт вандализма? – поинтересовался папа, выуживая из изрядно побитых овощей вколоченные шляпки.

– А они…. они…ожили… горели сами… глаза… пламя…Фантика съели, – заикаясь, принялась объяснять Даша.

При свете вдруг стало понятно, что тыквы не такие уж и огромные и рожицы у них те, что они вечером вырезали. Но что с ними случилось? Откуда эти голоса? Огонь?

– Ну ты, Дашка, даёшь, – засмеялся папа. – Ты что, думала это настоящие монстры на кухне нас поджидают?

– Ну да, – смутилась Даша. – Они же сами зажглись! И орали!

Вслед за папой захохотала мама, а потом и Полина.

– А ты, оказывается, смелая, не побоялась одна в бой вступить, – с гордостью сказала старшая сестра. – Вот что значит моя школа.

– Да объясните вы, наконец, что это было! – надулась Даша. – Смеются все, а я ничего смешного не вижу.

– Да просто я решил, не откладывая в долгий ящик, ваши тыквы усовершенствовать. Принёс из гаража фонари, которые от датчика движения срабатывают, а из старых игрушек позаимствовал на время говорящие устройства. Вот тыквы и ожили, когда ты на кухню зашла. Твоё движение уловили, глазки-то у них и зажглись.

– Да, папочка, поспешишь – людей устрашишь! – заключила Полина.

Тыквы на следующий день Даша с Полиной новые сделали, и на выставке они и впрямь оказались самыми оригинальными. Около них больше всего народу собиралось, особенно после того как по школе слух разошёлся, что сам директор, Пётр Иванович, проходя вечером мимо выставочного стола так испугался, что вахтёрша Нина Филипповна его потом валокордином отпаивала. Придумали, конечно, но Дашке было приятно, что не её одну вредный овощ чуть до инфаркта не довёл.

А Дашка после этого случая и правда смелее стала. Ей теперь даже Полинины страшилки нипочём. Все свои страхи она той ночью шваброй разогнала, да так, что они с тех пор к ней приближаться боятся.

Верно, значит, говорят: «Тыкву тыквой… ой, клин клином вышибают».

 

 

Эльвира Смелик.

Тигр в лифте

 

Кира Андреевна считала себя слишком доброй и мягкой. Ни кричать она не умела, ни ругаться. И почти никогда не наказывала. Жалко было. Поэтому ей казалось, что ученики к ней относятся (как бы точнее выразиться?) несерьезно, что ли.

Например, выловила она на перемене носящегося по рекреации Славу Рябко, велела ему строго:

- Перестань немедленно, Рябко, бегать! Налетишь на кого-нибудь, собьешь с ног. Человек упадет, ударится. Не бегай больше!

Пока Кира Андреевна говорила, Слава согласно кивал. В смысле – хорошо, не будет. Но стоило его отпустить, понесся еще быстрее. Потому как приятель его, Павлик Никитин, завершал уже второй круг вдоль стен.

И это всего лишь второй класс! А что будет в третьем? В четвертом?

Сегодня – представляете! - от урока уже двадцать минут прошло, и вдруг дверь распахнулась, и в класс ввалились эти самые Рябко и Никитин. А в глазах у них – ни капли раскаяния или страха. Одно сплошное веселье.

- Что же это такое? – грозно воскликнула Кира Андреевна и старательно нахмурилась. – Ну-ка признавайтесь - почему опоздали?

- Да мы бы вовремя пришли! – раскаянно проговорил Никитин. – Только, понимаете, идем, мы идем, - продолжил он с все возрастающим воодушевлением, - и вдруг видим, на скамейке тигр сидит.

- Тигр? – с насмешкой переспросила Кира Андреевна.

Это надо же такую несуразность выдумать!

- Ну да! – смело посмотрев на учительницу, подтвердил Рябко, и при этом глаза его были честными-честными.

- Какой еще тигр? – Кира Андреевна снова нахмурилась, но ни Павлик, ни Слава не смутились.

- Известно какой! – снисходительно дернул плечом Никитин. – Большой, полосатый. Самый обычный тигр.

- И откуда же он взялся? – не сдавалась Кира Андреевна.

- Наверное, выбросить хотели, - печально предположил Рябко. – А потом жалко стало. Вот и оставили на скамейке. Вдруг кто-нибудь себе заберет!

Рассказывал Слава с такой убежденностью и сопереживанием, что ему непременно хотелось верить. Но где это видано, чтобы тигры просто так во дворах сидели? Конечно, не раз слышала Кира Андреевна грустные истории про выброшенных хозяевами собак и кошек. Одно время даже ходили слухи о найденном в придорожной канаве питоне. Но вот чтобы тиграми так запросто бросались…

- Я и говорю, - подхватил Никитин, – «Давай его ко мне!» Вдруг дождь пойдет. Он промокнет. А потом и еще чего-нибудь хуже. А он и так больной. – Павлик горестно вздохнул. - У него ухо почти оторвано. И на лапе дыра.

- Как? – Кира Андреевна испуганно ахнула, а кто-то из девчонок сочувственно всхлипнул.

- Вот так вот! – Никитин в отчаянии развел руками. -  А Славка говорит: «Как же мы его понесем? Вон он какой огромный! Тяжелый, наверное». Я и предложил: «Ты, Славка, держи его за передние лапы, а я за хвост возьму! Дотащим как-нибудь!»

- Дотащили? – взволнованно спросила Кира Андреевна.

- Дотащили! – довольно подтвердил Павлик. – Я хвост через плечо перекинул, - он поднял руки, немного сгорбился, словно нес за спиной тяжелый груз.

- Ага! – согласно кивнул Рябко. – Только в лифт еле поместились.

Ну да! Пассажирский лифт на тигров не рассчитан. А грузовой не во всяком доме есть.

Перед глазами Киры Андреевны мгновенно предстала красочная картинка, как два мальчика и один огромный несчастный тигр жмутся друг к другу в тесной кабинке лифта.

- А дальше? – донесся нетерпеливый ребячий голос откуда-то с задних парт.

- Дальше мы домой ко мне пришли, - тут же откликнулся словоохотливый Никитин. – Мама, конечно, сначала испугалась. Сказала: «Что же мы с этим чудовищем делать будем?» А потом согласилась: «Ладно, пусть у нас живет!» И даже погладила тигра.

- Ветеринара вызвали? – поинтересовалась Кира Андреевна голосом строгим и озабоченным.

- Зачем ветеринара? – удивленно уставился на нее Никитин.

- А ухо рваное! А лапа! – с тревогой напомнила учительница.

- Так мама сказала, что сама зашьет! – обнадеживающе заверил Павлик. - Она умеет. Я на прошлой неделе свитер порвал. За забор зацепился. Так она так зашила, что совсем незаметно.

- Причем тут свитер? – возмутилась Кира Андреевна. – Одно дело – свитер, другое – живой тигр!

- Как живой? – недоуменно уточнил Павлик.

Несколько секунд Никитин и Кира Андреевна непонимающе смотрели друг на друга, не шевелясь и не произнося ни слова. А потом Павлик широко улыбнулся, и сразу же весело прыснул Слава Рябко.

- Живой! Ой, не могу! Живой тигр! – хохоча, наперебой кричали мальчишки. – Ой, Кир Ндревна! Вот насмешили! Живой тигр! Ой, мамочки! Щас умру со смеху! Живой!

- А какой же? – растерянно пробормотала Кира Андреевна.

Павлик на мгновенье перестал смеяться.

- Игрушечный, конечно!

 

 

Екатерина Лазаренко.

Ведьмочка, или Совпадения (почти по Гоголю)

 

Сашка первого сентября отправилась в новую школу.

В этой школе у Сашки работал дед. Вот Сашу к нему и перевели. Чтоб была под присмотром.

Сашка была общительной и уже на линейке познакомилась почти со всеми девчонками и даже с несколькими мальчишками.

А вот с Лёшкой Тарасенко нет.

Потому что Лёшка Тарасенко, как всегда, опоздал. Он даже первого сентября не мог прийти вовремя. Лешка был известный шалопай и задира.

Вечно он ввязывался в драки, которые мгновенно возникали там, где Лёшка появлялся. Его периодически снимали за шкирку с пожарных лестниц и чердаков. Выуживали из подвалов.

В школе Лёшка не столько учился, сколько присутствовал. Единственный предмет, который для него существовал — это, конечно, физкультура. Все остальные были Лёшке «до лампочки», как честно признавался он приятелям, учителям и даже родителям.

Отец, как водится, порол парня, но безрезультатно.

Сидеть с Лёшкой за одной партой никто не желал. Одно дело — игры на переменах и после школы, другое дело — уроки. Даже приятели Лёшки заявляли, что хотят сидеть отдельно от него. Лишняя «пара» или «трояк» ещё никого не радовали. А с Лёшкой их можно было схлопотать без труда.

Так что Лёшка восседал в одиночестве то за одной партой, то за другой.  Там, куда его определял тот или иной учитель.

На Сашкино несчастье оказалось, что Лёшка сидит прямо за ней.

Лёха увидел Сашкину чёрную длинную косу и присвистнул от удовольствия.

Перед ним открывалась радостная перспектива — довести новенькую девчонку до слёз, а если повезёт, то и до драки. А это, по Лёшкиному разумению, было хорошее начало нового учебного года.

Лёшка плюхнулся за парту и тут же дёрнул незнакомую девчонку за косу.

Та — ноль внимания.

Лёшка дёрнул больнее. Та — хоть бы что.

Лёшка дёрнул из всей силы и не успел даже осознать, что происходит, как получил удар по голове и перед глазами у него запрыгали звёздочки.

Когда Лёшка через секунду-другую пришёл в себя и был готов вступить в потасовку, он увидел, что незнакомая девчонка уставилась прямо на него.

Её карие глаза как-то неприятно поблёскивали. Лёшка смотрел в них, как загипнотизированный.

Девчонка почему-то не стала сразу жаловаться учительнице, а дала сдачи.

Кроме того, Лёшка не заметил в ней никакого намёка на испуг, и она явно не собиралась реветь.

— Ещё раз тронешь — пожалеешь! — процедила сквозь зубы девчонка и отвернулась, отбросив косу на спину.

Словно, нарочно, чтобы подразнить Лёшку!

Лёшка не стал долго раздумывать, а в ту же секунду снова дёрнул за косу!

Девчонка повернулась. Глаза её уже не поблёскивали, а полыхали огнём.

Что-то внутри у Лёшки дрогнуло от этого взгляда. «Прямо ведьма!» — промелькнуло у него в голове.

Но Лёшка идти на попятную не привык.

— Ну и что ты пялишься? Что ты сделаешь?! — насмешливо спросил он, прямо глядя девчонке в глаза.

Девчонка опять откинула косу за спину, и…погас свет.

Все тут же зашумели.

— Ого!

— Ну ничего себе!

—  А где же свет?!

— Ура! Уроки отменяются!

— Ребята, успокойтесь! — попыталась успокоить их учительница литературы Марья Семёновна.

Но о каком спокойствии могла идти речь! Всем было ясно, что если свет не включат через несколько минут, можно будет отправляться домой!

Так и хотелось ликовать и кричать «ура!»

Только Лёшка и Сашка не кричали! Они всё также смотрели друг другу в глаза.

Сашка вдруг щёлкнула пальцами и… свет зажегся.

Лёшка виду не подал. Но где-то внутри у него пробежал предательский холодок.

Девчонка опять отвернулась. Но на этот раз косу перекинула к себе на плечо.

Другой бы сдался. Отстал от странной новенькой.

Но в Лёшке проснулось любопытство. Ему захотелось проверить, что ещё может девчонка.

Он собрался с духом и дёрнул её за бант. Ленточки тут же распустились и беспомощно повисли.

Девчонка повернулась в профиль и опять щёлкнула пальцами.

Лампочка над Лёшкиной головой замигала.

— Да что же это сегодня со светом! — возмутилась Марья Семёновна. — Надо Степанычу сказать!

А девчонка, завязав бант, опять склонилась над тетрадью.

Ну здесь бездействовать было уже выше Лёшкиных сил! Он взял и ткнул девчонку в спину ручкой.

Та резко повернулась, посмотрела на Лёшку, потом — на дверь. В то же мгновенье дверь распахнулась, поднялся ветер, вслед за дверью распахнулось окно, занавески надулись парусами, в небе за окном грянул гром и тут же пошёл дождь.

— Ведьма! — взвизгнул Лёшка, выскакивая из-за парты и пальцем указывая на Сашку.

— Марья Семёновна! Она — ведьма!

Класс дружно расхохотался.

— Тарасенко! Ты совсем за лето ума лишился! — строго обратилась к нему Марья Семёновна. — Гоголь у нас в следующем году! Садись!

— Марья Семёновна! Я не шучу! Честное слово! Можно я пересяду! — взмолился Лёшка, стараясь не смотреть в сторону девчонки.

Таким растерянным его никто никогда не видел. Поэтому все с интересом уставились на Сашку.

Было понятно, что все ждут от неё какого-то объяснения.

Сашка только удивлённо пожала плечами и развела руками. Мол, она не причём.

— Садись, Тарасенко! — приказала Марья Семёновна. — Не срывай урок!

Лёшка осторожно сел на своё место.

Сашка с насмешкой посмотрела на него.

В ту же секунду прямо над Лёшкиной головой заискрила, потом ярко вспыхнула и вдруг резко погасла лампа. Но это было не всё. Над окном, около которого сидел Лёшка, неожиданно оборвалась часть карниза и повисла в воздухе, а штора с карниза съехала прямо на голову перепуганному Лёшке.

После этой истории класс Сашку зауважал. Никому до этого не удавалось сразить Лёшкин боевой дух. Девчонки приставали с вопросами, как Сашка это делает. Мальчишки пытались всё объяснить с научной точки зрения.

Лёшка раз и навсегда отстал от Сашки и в школе стал вести себя гораздо приличнее.

А то, кто эту чумовую знает: может она чего ещё начудит!

Только Сашкин дед, школьный электрик Степаныч, и Марья Семёновна, слушая эту историю, загадочно улыбались.

Дед ещё всякий раз посмеивался да приговаривал:

— Бывают же такие совпадения!

И подмигивал Сашке, если та была рядом.