МИХАИЛ СТАРОДУБ.

СЕЛЕДОЧКИН И  КНИГА

 

–        Чтенье придумали взрослые. Почти все они – страшные зануды, – говорил сам себе Вася Селедочкин. –  Не нахожу особого удовольствия – «въезжать» в чужие заботы и рассуждения, изложенные на множестве страниц. Еще хуже – копаться в самодовольных поучениях. Даже, если эти поучения – с цветными картинками. Кстати, не люблю обманов. Хоть бы и с правильно расставленными запятыми, грамотных.  И выдумок не уважаю. А в книгах – сплошные выдумки. Лучше – в футбол лишний раз погонять. Или на качелях «оторваться». В крайнем случае, музыку врубить, расслабиться. Можно и просто прогуляться. Летом – на речку, позагорать, искупаться. Зимой – в снежки перекинуться, на коньках побегать, на лыжах. А чтенье, что ж… Терпеть не могу книг!

     Собрались в Васином доме книги. Те, что с радостью и неоднократно читались вслух в семье Селедочкиных еще в далекой молодости папы с мамой. И другие, приобретенные  специально для Василия, да вот, беда, он их не читает.

–        Очень жаль, но…– рассудила одна толстенькая и строгая энциклопедия, –  пусть остается без книг!

–        Конечно, – согласился томик басен. – Ему же хуже.

–        Нет… – говорит сборник приключенческих рассказов, – Мне за Васю обидно. Хотелось бы пересказать ему рисковую историю. Селедочкин – парень крепкий, надежный. Правда, я могу предложить на своих страницах только чужие приключения. Но как было бы приятно заглянуть в опасную историю с молодым человеком, способным оценить все тонкости происходящего! Который и сам не растеряется в трудной ситуации.

     Думали книги, прикидывая так и эдак, все одно получается: равнодушен к ним Селедочкин, а «насильно…» позволю себе напомнить… «мил не будешь». 

     Вдруг зашуршала страницами одна старая и мудрая сказочная книга:

–        Я знаю, что делать!

     На следующий день влезла она на краешек самой высокой книжной полки и, дождавшись, когда Вася Селедочкин оказался рядом, свалилась прямо ему на темечко. Тот охнул, схватился за голову, сказочная книга была увесистой. Поднял ее Вася, разглядывает.

–        Я – сочинение про Васю Селедочкина, – произносит книга человеческим голосом.

–        Не может быть! – удивился Вася.

–        Может, – говорит книга. – Большинство из того, что находится в книгах – написано для Васи Селедочкина…

–        Как? Специально для меня?

–        Честно говоря, книги пишутся для всех. Для любого, кто обучен грамоте, в том числе и для тебя. Но послушай внимательно: большинство книг – ДЛЯ  Селедочкина. Я – повесть особенная. Я – ПРО Васю Селедочкина. История его жизни.

–        Ничего себе! – удивился Вася. – У меня, оказывается, уже есть «история жизни»?

–        Я – о том, что с Селедочкиным УЖЕ ПРОИСХОДИТ, и… здесь будь внимательным! Про то, что, по всей вероятности, через некоторое время с Василием ЕЩЕ ТОЛЬКО СЛУЧИТСЯ, а может быть, не сложится никогда.

–        Вот бы краем глаза взглянуть на то, что может быть случится!

–        Да ведь ты  не любишь чтенья! – напомнила сказочная книга.

–        Не люблю, – честно согласился Вася. – Но сегодня попробую не обращать на это внимания.

–        Пробуй, – разрешила книга и…

     … Открыв первую страницу, Вася увидел собственный портрет.

     «Жил на свете молодой человек…» – прочитал Василий. «Был он парнем крепким и надежным, храбрым, умным, даже красивым».

–        Интересная книга, – сказал себе Вася. – Редкое исключение из остальных, мне известных, в которые случилось заглянуть.

     На следующей странице располагалась цветная картинка, где был изображен Селедочкин, забивающий гол в ворота сине-зеленых из команды соседнего двора.

–        Очень правдивая книга!  Сегодня утром именно так и случилось. Никогда бы не подумал, что встречаются такие честные книги.

     «Весь день Вася Селедочкин гонял в футбол» – не без удовольствия читал далее Вася. «Ну и зря…» – черным по белому было написано на следующей странице.

–        Чепуха! – удивился Селедочкин – Как же так? Зря гонял в футбол!?

     «…когда бы он в это время не гонял в футбол, то нашел бы клад. Потому что, как раз перед его домом ведутся строительные работы. А если бы Вася не был таким усталым и невнимательным после спортивного матча, то, конечно, не упустил бы случая посмотреть, на экскаватор, который строители оставили без присмотра на целых полтора часа. Он походил бы вокруг экскаватора, потом оглядел бы ковш. После этого, спрыгнув в неглубокий котлован, вырытый  рядом, сразу заметил бы в развороченной земле донышко древнего глиняного кувшина, полного старинных золотых монет и драгоценных камней. Теперь, вместо Селедочкина, кувшин нашел экскаваторщик Круглов дядя Петя. И когда Вася выйдет на балкон своего третьего этажа, то сможет от души порадоваться за дядю Петю Круглова…».

     Выскочив на балкон, Селедочкин увидел во дворе небольшую толпу людей. Один из них, наверное, Круглов дядя Петя, держал в руках темную от времени вазу. Часть узкого горла оказалась отбита. По земле рассыпались монеты. Люди казались взволнованными и удивленными. Но больше всех волновался дядя Петя Круглов. Селедочкин хотел за него порадоваться, но как‑то не особенно получилось.

–        Ладно… – сказал он, возвращаясь к раскрытой книге. – Пожалуй, имеет смысл посмотреть, что написано дальше.

     «Оставшуюся часть дня Селедочкин проведет очень нескучно. Захочет – посмотрит по телевизору баскетбол…»

–        Да! – вспомнил Василий. – Сегодня транслируется международная встреча,  как я мог забыть? Ценная книга, ничего не скажешь.

     «…Пожелает – подметет полы…»

–        С чего бы? – удивился Селедочкин. – Последний раз я подметал полы, кажется в прошлом году!

     «…Приберет в квартире, и мама, которая придет с работы усталой, чрезвычайно удивится и обрадуется…»

–        Нет, – решил Вася. – Пожалуй, мама обрадуется как‑нибудь, в следующий раз.

     «…А еще Вася вполне может напомнить соседке Кате, чтобы она не забыла выключить утюг…».

     Здесь прилагалась цветная иллюстрация с соседкой по лестничной площадке – воображалой и чистюлей, девчонкой Катей, что по десять раз в день зачем‑то таращится в зеркало и даже стесняется пройти по улице с небольшим пятнышком на башмаке, которая всегда смотрит на Васю Селедочкина свысока. На картинке Катя, оставив включенный утюг плашмя не на подставке, а на гладильной доске, торопилась выйти на улицу.

     «…Если Вася напомнит про утюг, не случится пожар. Не очень большой, но дымучий. Такой, что жильцы с четвертого этажа вызовут пожарную машину. А  у старухи с шестого этажа от едкого дыма будут до завтрашнего утра капать слезы».

     Селедочкин, как и любой другой нормальный мальчишка, страшно хотел посмотреть, как примчится пожарная машина. И как пожарные полезут по приставным лестницам в окно соседней квартиры, из которой будет валить дым. Захватывающее, редкое зрелище! Но старуха, и ее слезы... эх! Открыв входную дверь, Вася, как и следовало ожидать, увидал соседку по лестничной площадке.

–        Утюг! – встав на пути, напомнил Селедочкин.

–        Сам ты утюг! – заносчиво откликнулась соседка.

     Селедочкин, ничего, стерпел. Ради старухи с капающими слезами.

–        Дай пройти! – противным голосом требовала соседка.

–        Вернись домой и выключи утюг! – гордясь собственной выдержкой, снисходительно произнес Василий.

     Катя ойкнула. Покраснев от смущения, бросилась открывать входную дверь.

     Не без удовольствия Селедочкин возвратился в собственную квартиру. Во‑первых, вел себя как настоящий мужчина: сдержанно и солидно. Во‑вторых, избавил дом от пожара. И, наконец, хотелось заглянуть в книгу про самого себя, узнать, что намечается далее.

     «А еще…» было написано в книге «никто, кроме Селедочкина – первоклассного бегуна и защитника четвероногих – не сможет спасти котенка, который одинокий и ничейный уже бродит  в толпе прохожих, на мостовой улицы Осенней, и вот‑вот окажется возле перекрестка, на проезжей части автострады, под колесами машин». Краем глаза Вася успел взглянуть на рисунок: взъерошенный котенок, сжавшись в комок, в ужасе таращится на огромные рифленые колеса, нависающие здесь и там.  

     Сорвавшись с места, Селедочкин выскочил из дома. Рванул в сторону улицы Осенней. Ветер свистел в ушах, Василий мчался, прыгая через лужи, обгоняя прохожих, мимо встречных, которые с удивлением расступались по сторонам.

     Буквально в последние секунды он, прыгнув на проезжую часть дороги, ухитрился выхватить четвероногого из-под колес машин. Со всех сторон завизжали тормоза, Василий с котенком в руках успел отступить на пешеходный тротуар. Собралась огромная толпа. Прохожие бранили водителей, водители кричали на прохожих, а все вместе – ругали Селедочкина, за то, что чуть не погиб в автомобильной катастрофе. Появился милиционер, и толпа успокоились. Водители, усевшись за руль, поехали по своим делам. Удивительно, но про четвероногого никто даже и не вспомнил. Кроме Селедочкина, под рубахой у которого дрожал, скорчившись, спасенный котенок. Василий слушал, как бьется его сердце, удивляясь, что оно оказалось таким впечатлительным и громким.

       Вернулись домой, и котенок перестал волноваться. Он даже исполнил небольшую лужу в середине коридора, когда его опустили на пол.

–        Увлекательное дело – читать книгу про самого себя! – откровенно признался котенку Василий, промокая тряпкой эту лужу.

     Селедочкин мыл полы и, вытирая пыль в комнатах, думал о том: с чего бы на обычного, вполне нормального молодого человека вдруг обрушивается такое необыкновенное трудолюбие?

–        Последний раз я подметал полы, кажется в прошлом году!

     На всякий случай, открыв волшебную книгу, он прочитал: «мама Василия, придя с работы, конечно, обрадовалась порядку и чистоте в комнатах. Разрешила на радостях взять в дом котенка».

–        Хорошая новость! – пришел в восторг  Селедочкин.

     До сих пор ему нравились щенки, но этот котенок оказался таким беззащитным! И зеленоглазым, как соседка Катя. Василий решил дать ему свое имя. 

     Между прочим, ближайшей ночью книга приснилась Селедочкину.

–        Забыла предупредить! – извинилась она. – Волшебную книгу можно читать только однажды в своей жизни. Всего один день. Так, что прощай, Вася Селедочкин! С тобой было очень нескучно.

     Конечно, Селедочкин огорчился там, в своем сне. Но, проснувшись, увидел в шкафах и на полках множество остальных книг, написанных для всех. А значит и для него – Васи Селедочкина тоже. 

 

Булавка    Буля

 

  В матушкиной шкатулке, среди ниток, тесьмы, лоскутов, катушек, наперстков, подушечек с иголками, крючков, кнопок и кнопочек, между разноцветных пуговиц и остального самого чудесного проживало семейство английских булавок. Всего их было, тринадцать штук. Но никому и в голову не приходило когда-нибудь объединить английские булавки общим числом. Все говорили, что в матушкиной шкатулке, конечно,  живет  – дюжина (то есть двенадцать)  булавок и еще одна.

     Почему бы? А вот, послушайте…

     Двенадцать английских булавок – характером истинные британцы: блестящие, гибкие, надежные и невозмутимые. Тринадцатая – булавка Буля – с изъяном. Острая булавочная нога была слишком изогнута, не попадая в замок. Да так, что булавка Буля не могла застегнуться. Одни считали, что этот недостаток от рожденья, другие уверяли, что он приобретен в тяжких трудах на благо человечества, третьи вспоминали о стычках, дуэлях, засадах и погонях, где всегда найдется дело для английской булавки. 

     Сама матушка была портнихой. Каждый день крышка ее шкатулки открывалась, население отправлялось на службу. Вместе со всеми – дюжина  английских булавок: невозмутимые, гибкие, надежные и блестящие. Булавка Буля – тринадцатая – оставалась на дне шкатулки в единственном числе.

    К вечеру жители возвращались в шкатулку. За исключением пуговиц, ниток, и цветных лоскутов, которые понадобились для одного из новых платьев. Считалось большой удачей найти себе место на таком платье. Впрочем, дюжина английских булавок возвращалась всегда, и это представлялось еще более почетным.

–        По-видимому, мы – особенно необходимы в процессе кройки и шитья, – цедили сквозь стальные зубы британцы. –  Наверное, матушке без нас никак не обойтись! – между прочим, уверяли они, и остальные с завистью соглашались.

     Тем с большим удовольствием не особенно нужные остальные, смеялись над Булей, которая казалась не нужной совсем.

–        Кусок бесполезной проволоки! – морщились цветные лоскуты. – Хромоножка!

–        Старье! – усмехались пуговицы. – Твое место в мусорном ведре!

     Буля искренне переживала. Но про себя, не вслух. Она была родом из Англии, где каждый умеет хранить самообладание при любых обстоятельствах, тем более не показывать свою слабость. Но стальное сердце Були было ранено. Из-за этого булавка тускнела, теряя металлический блеск.

–        Держись от меня подальше, – хмуро сказал ей наперсток. – Ты начинаешь ржаветь, а ржавчина – зараза привязчивая.

    Однажды в матушкин дом припожаловал профессор Пузиков. Он пришел на примерку нового фрака. Дело в том, что профессору давно было пора вручить премию или орден за выдающиеся успехи. Это могло произойти каждый день, а подходящего фрака для такого торжественного случая у господина ученого не было. И вот он сидел за столом, и, в ожидании примерки, угощался чаем, рассказывая матушке о последних достижениях в науке и технике. Вдруг в комнаты влетел удивительной красоты мотылек: с желтыми крыльями, черным рисунком и нежной розовой каймой по краю каждого крыла.

–        Какое счастье! – обрадовался профессор.

–        Да, – согласилась матушка. – Мотылек и в самом деле прекрасен.

–    О! –  воскликнул профессор, и бросился в коридор за шляпой. – Именно такого желтокрылого с черным рисунком насекомого не хватает в моей коллекции бабочек и мотыльков! – и он стал махать шляпой, пытаясь поймать мотылька. 

–      Пожалуйста, не надо! – просила матушка. – Оставьте его, он такой красивый!

–     Моя коллекция самая крупная в стране... – нервничал профессор, гоняясь за мотыльком, сбивая стулья. – Поймал! – крикнул он, накрыв насекомое шляпой. – Вместе с этим  экземпляром, моя коллекция станет крупнейшей в Европе! Скорее булавку…– просил он матушку, сжимая в толстеньких пальцах мотылька удивительной красоты. – Дайте булавку!

–        Зачем вам булавка? – спросила матушка.

–        Чтобы раз и навсегда насадить на нее этот потрясающий экземпляр, украшение коллекции.

     Не хотелось матушке, но, открыв шкатулку, она подала профессору Пузикову булавку Булю.

–        Вот, – сказала она. – Другой свободной булавки у меня нет.

–        Чудесно… – сказал профессор. – Мне подойдет любая.

     Взяв Булю в правую руку, профессор прицелился, чтобы уколоть желтокрылого мотылька прямо в грудь. Но английская булавка Буля знала, как это больно, когда у тебя ранение в груди, даже если грудь – стальная, а не такая мягкая и пушистая, как у желтокрылого мотылька. И вместо того, чтобы уколоть насекомое, Буля уколола толстенький палец профессора Пузикова.

–        О-е-ей! – закричал профессор, взмахнув рукой (а желтокрылый мотылек, оказавшись на свободе, взлетел к потолку). – Ах ты, мерзкая булавка! – возмутился господин ученый, и, размахнувшись, бросил Булю в раскрытое окно.

     Вслед за Булей вылетел в окно и удивительной красоты мотылек: с желтыми крыльями, черным рисунком и нежной розовой каймой по краю каждого крыла.

     Вот и все. А кому интересно, замечу еще, что эту историю начал рассказывать мне желтокрылый мотылек, когда я, прогуливаясь в саду, нашел на тропинке поблекшую английскую булавку с изъяном. Острая булавочная нога была слишком изогнута, не попадая в замок, да так, что никак не могла застегнуться. Таким образом, мы познакомились с Булей. А когда мотылек, рассказав историю, улетел, я решил взять с собой такую замечательную булавку. Дома я почистил ее и, отдав мастеру, распорядился  починить ногу. После чего, отправившись к ювелиру, попросил украсить Булю цветным драгоценным камешком. Получилась чудесная брошка. Ее-то я и подарил матушке вместе с сегодняшним рассказом.  

 

 

 Куда это я тороплюсь?

 

Мчалась однажды электричка с невероятной скоростью. И, время от времени, с удовольствием голосила:

–       У-у-у!

     А в первом вагоне сидел у окна Серега. И думал:

–       Здорово же я разогнался!

     В  руке у него румяное яблоко. Серега давно приготовил это яблоко. Но никак не мог откусить хотя бы кусочек. Так интересно прыгала за окном всякая всячина, одна за другой появлялась и исчезала.

–       Ничего себе… – удивлялось яблоко (там, в руке у Сереги), – куда это я  тороплюсь?

–       Это я, – гордился червяк, который жил в яблоке. – Я так спешу в неизвестную жизнь! – Червяк только что выглянул на белый свет, и слегка обалдел от впечатлений. – Какая мне досталась стремительная судьба! – восхищался он.

–       Вероятно… – рассудило яблоко, – так быстро умеют мчаться только яблоки. Да и то, конечно, не все: редкие счастливцы летучего сорта.

–       А ведь еще приходиться тащить… – продолжал восхищаться собой червяк, – везде тащить на себе этот румяный и тяжеленький плод!

     Тут Серега решил помочь червяку. Он откусил немалый кусочек, так, что румяное яблоко существенно полегчало.

–       Что происходит?! – огляделся червяк и заметил Серегу.

     Серега тоже увидел червяка.

–       Ах, ты кусать мое яблоко… – соображал червяк, и решил Серегу испугать. Для этого он вытянулся в длину и сверкнул глазами.

–       Червяк…  – замер мальчик. – Червяк! – заорал он, на всякий случай, отбрасывая яблоко прямо перед собой.

     Тяжелый плод попал в глаз солидному господину, сидящему напротив.

–       Ого! – удивился солидный господин, заваливаясь в сторону. Плечом на грудь толстенькой нарядно одетой сударыне, справа от себя.

–       Не может быть! – возмутилась нарядная сударыня и, вскочив с места, отошла в сторону.– Как вы смеете?! – топнула она модельной туфелькой.

–       Я ранен… – скорчился от боли худенький и длинный пассажир – там, на местах через проход, в ногу которого именно и впился остренький каблук. – Я смертельно ранен! – мучился он еще и оттого, что, чересчур  резко откинув голову, боднул затылком сидящего сзади него офицера. 

     От неожиданности офицер вскочил на ноги, и, оглядевшись, заметил на полу яблоко, внутри которого спрятался червяк. Размахнувшись, офицер запустил яблоком в обидчика, но от усердия промазал, взял много выше. Яблоко вылетело в окно.

    А электричка с невероятной скоростью помчалась дальше, в личную никому неведомую жизнь. Она с удовольствием голосила об этом. В свою очередь, Серега вопил про червяка, солидный господин корчился. Вскрикивал от боли пассажир худенький и длинный. Нарядная сударыня повизгивала, а офицер места себе не мог найти: садился и вскакивал, и опять садился, и снова вскакивал.  

     Ну, а летучее яблоко осталось лежать на железнодорожной насыпи. Кажется, оно  налеталось на всю оставшуюся жизнь. Так, что червяку пришлось долго искать себе очередной подходящий плод. Об этом можно прочитать в каком‑нибудь другом рассказе.  

 

 СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ

 

 

рассказ

 

–        Ну? –  голосом старшей сестры решительно спросила Любка. – Начнем мы, наконец, изучать собачью жизнь или нет?

–        Если получится… – ответила Ната, ее младшая сестра.

      Сестры были двойняшками, но Любка уверяла, что появилась на белом свете раньше на целый час. Право старшинства давало немало преимуществ.  Любка вспоминала об этом часто и с удовольствием.

–        Приступим! – решила Любка и сестры, натянув резиновые сапоги, отправились в осенний сад.

     Дождь почти закончился. С неба сыпалась водяная крошка, такая мелкая, что можно было представить себя в подводном царстве. Коренастая Любка с упертыми в бока руками  оказалась похожа на краба, тощая Ната – на селедочку. 

     Сестры подошли к забору. У калитки стояла новенькая собачья будка. Построил ее Игорь Палыч, замечательный сосед, мастер на все руки.

–        «Палыч-выручалыч»! – говорила  про него бабушка двойняшек, и остальные многочисленные соседи согласно кивали головой.

     Еще бы! Каждому из них Палыч успел сделать что-нибудь хорошее: застеклил окно веранды, починил старенький телевизор. Он был до того правильным, что даже женился на толстой сторожихе – зануде, жадине и злюке, на которой за всю ее длинную двадцатисемилетнюю жизнь никто ни разу не захотел жениться. А Палыч-выручалыч не испугался, и теперь они муж и жена. Время от времени сторожиха пытается отхлестать Любку и Настю крапивой. Особенно в конце июня месяца, когда созревает первая клубника и сестры, перемахнув через забор Палыча и сторожихи, лакомятся чужой ягодой (которая, как уверяют знатоки, всегда слаще своей). Пока с крапивой ничего не вышло, но кто знает… сторожиха – тетка настырная. Кстати сказать, забор этот – самый дрянной и дырявый в поселке. Сестры подозревают, что Палыч-выручалыч не чинит его специально. Чтобы поселковым мальчишкам и девчонкам было удобнее его перелезать. Уж, больно вкусна клубника на грядках у Палыча и сторожихи!

    Новая будка выглядела восхитительно, хотя собаку только еще собирались найти в какой-нибудь городской подворотне, или попросить взаймы у того, кто устал своим псом гордиться, в крайнем случае, купить на деньги, скопленные сестрами в глиняной свинье-копилке. Если не хватит, бабушка добавит, не сомневайтесь! Она – добрая-предобрая всю свою жизнь.

–        Такой, наверное, и помрет, – уверяет всех сторожиха и бабушка, представьте себе, нисколько не обижается на то, что ей напоминают о смерти.

      Любка, скажи ей, что она когда-нибудь помрет, наверное, укусила бы такого бестактного человека. Ната – разревелась бы. А бабушка, что ж, только посмеивается. Хотя сердце у нее частенько «пошаливает». Что это означает, сестры понимают с трудом. Из-за того, что сами тоже пошаливают. Намного более частенько, чем бабушкино сердце.  

     И вот, полюбовались сестры будкой. А потом приступили к практическому изучению жизни друга человека из семейства собак. Ната прочитала в книге с картинками, что это семейство отличается добродушием и необыкновенной преданностью. Собаки – веселы и мужественны.        

–        Подумаешь, – усмехнулась Любка, – это и без книги с картинками всякий дурак   понимает и видит.

–        Чтенье расширяет кругозор, – заметила Ната. – Умножает знание.

–        Вранье! – ответила  Любка. – Выдумка взрослых. Лучший способ что-нибудь изучить – собственный опыт. Поживи денек в собачей шкуре, расширишь кругозор, ого, как... Будешь знать о собачьей жизни все.

      Если потом желающие спросят:

–        Как же это девочка уместилась в собачьей будке!?.

     Мы ответим:

–        С трудом.

     Сначала Ната засунула в домик левую ногу, потом правую,  присела на корточки, бока себе оцарапала. И все равно, голова и плечи – не помещались. Как всегда в трудных случаях помогла старшая сестра. Любка надавила на плечи так, что Ната мгновенно уместилась внутри. Оказалось не очень удобно, но в меру, не настолько, как можно себе представить снаружи. Пахло свежим деревом и сыростью.

     Ната чувствовала себя веселым и мужественным псом, который смотрел сквозь щелки на осенний сад, забор и калитку и тихонько гавкал. Любка гладила пса по плечу, кормила свежей булкой и кусочками колбасы. Хотела принести из дома блюдце с вареньем, но пес не желал оставаться в будке один, даже на коротенькое время. А потом  затекли ноги, в будке оказалось тесно. Стали думать, как оттуда выбираться.

     Любка предложила намылить сеструху шампунем.

–        Чтобы проскользнуть через узкий вход. Или распилить крышу собачьего домика на несколько частей. В крайнем случае, можно было бы сбросить будку с какой-нибудь горы, чтобы расколоть, как орех…

–        А я-то? – напомнила Ната. – Что случится со мной?

–        Не боись… – ответила Любка. – Подходящей горы в наших местах все равно нет…           

     Трудно поверить, но в будке становилось все неудобнее. Все теснее. Так, что просто невмоготу. Ната тихонько заскулила.

–        Вполне по-собачьи, – одобрила Любка. – Очень качественное исполнение. Ты превращаешься в настоящего друга человека. Потерпи, начнутся изменения в размерах...

–        Не хочу превращаться в собаку! – возмутилась Ната.

–        Как же в таком случае, вытащить тебя из будки?

      От обиды Ната заплакала в голос. В тесном и сыром пространстве плач казался глухим, жутковатым.

–        Прекрати вопить! – требовала Любка. – Собаки так не умеют!

    Неожиданно в саду появилась бабушка. Ната услышала испуганный возглас сестры, увидела сквозь щелку, как бабушка, придерживая обеими руками больное сердце, неторопливо усаживается прямо на мокрую траву. Лицо ее становилось все бледнее и бледнее.

     Любка бросилась за помощью к соседям. А бабушка все садилась, колени ее медленно сгибались, и никак не могли согнуться.

     Если потом желающие спросят:

–        Как это девочка Ната в одно мгновение выбралась из будки?

     Мы ответим:

–        Совершенно непонятным образом!

      Да еще и успела подхватить бабушку, чтобы старушка не уселась на мокрую траву! Во всяком случае, ни сама Ната, ни сразу поздоровевшая бабушка никак не могут объяснить происшедшего. 

–        Лучший способ выскочить из тесной собачей будки – очень этого захотеть! – уверяет Любка, которая, расширяет свой кругозор. Знает о собачьей жизни многое, почти все. Из чужого опыта.