Подготовила Екатерина Лазаренко

Дорогие наши читатели!

Мы хотим познакомить Вас с замечательной детской писательнице Дарьей Ледневой. Традиционно мы задали Дарье несколько вопросов и теперь представляем наше интервью Вашему вниманию.

Итак, пожалуй, начнем…

Какое самое увлекательное путешествие или приключение с Вами произошло в детстве?

Моё детство прошло преимущественно на даче/деревне. Вообще это называется – «садовое товарищество». Любой выход за калитку был приключением. Больше всего мне, конечно, запомнились поездки во Владимирскую область за грибами.

Что Вы в детстве любили больше всего?

В детстве мне нравилось мороженое, пушистые котики и истории про мушкетёров.

Какие любимые герои были в детстве, цените ли их так же, став взрослой?

В подростковом возрасте мне нравился Гарри Поттер. Это самая лучшая сказка, которую я читала. Фильмы пересматриваю до сих пор.
А до Гарри Поттера мне нравилась история про мушкетёров. И не в адаптации для детей, а «взрослая» версия, которую мне по вечерам читала бабушка.
И, конечно, мне нравилась Алиса из Страны Чудес.

Как Вы любите создавать Ваши истории: имеет ли значение место или главное, чтобы рядом был ноутбук или ручка и тетрадка?

Я могу работать только в тишине, дома, за своим компьютером. Идеально – если никто не маячит за спиной.

Есть ли любимая музыка, время суток, фильм, настроение, под которые (с которыми) особенно радостно пишется?

Лучше всего мне пишется вечером.

Есть ли у Вас девиз, которому Вы следуете в жизни, и если есть – как Вы его выбрали?

Каждый проходит свой Путь.
Мы ошибаемся, чтобы чему-то научиться и в итоге стать теми, кем должны.

Верите ли Вы в чудеса или любите ли устраивать их сами?

Искренне верю в чудеса, но, к сожалению, во взрослой жизни они случаются крайне редко.

Дарья Леднева активно участвует в различных литературных конкурсах.
Представляем перечень рукописей Дарьи Ледневой, которые вошли в лонг-лист и шорт-лист следующих конкурсов:

Рукопись «Тыквенная книга» в лонг-листе конкурса «Новая детская книга», сезон 2012-2013.
Рукопись «Ларец навьих чар» в лонг-листе конкурса «Новая детская книга», сезон 2016-2017.
Рукопись «Ларец навьих чар» в шорт-листе конкурса «Новая сказка-2017» от издательства Аквилегия-М.

А теперь несколько отрывков из произведениий Дарьи.
Читайте, удивляйтесь, открывайте новые миры!

Тыквенная книга
фэнтези для подростков

Глава 3

Утром солнечные лучи застенчиво пробиваются через тюль. И при свете Элла лучше разглядывает спальню. Здесь нет ни проклятой прялки, ни заколдованного зеркала, ни даже россыпи цветов. Словом, на первый взгляд, увы, самая обычная комната.
Но приглядевшись….
Кровать без ножек искусно подвешена тросами к потолку подобно качелям, и сверху спускается плотная ткань для штор, которую ночью Элла приняла за полог. Но кто-то просто не догадался, что шторы вешаются на окна.
«Точно из странной сказки!»
Письменный стол намертво прибит гвоздями к стене. От кресла к полу тянется метровый канат, чуть потёртый посередине, точно его пытались перегрызть. Книги, настольные часы, горшок с розовыми фиалками, даже ручки и карандаши золотыми цепочками с крючками крепятся к стенам, столам и полкам. Кто бы раньше не жил в этой комнате, но, наверное, доставлял хозяевам много хлопот.
«Точно из страшной сказки».
Элла соскакивает с постели и чувствует себя необычайно лёгкой, почти невесомой. Ноги буквально сами отрываются от пола. И чуть подпрыгнув, девочка восторженно зависает в воздухе. По ступням дует лёгкий ветерок.
– Класс! – Элла делает три резких поворота на цыпочках, воображая себя балериной, и на несколько секунд вокруг неё поднимается воздушный вихрь, но тут же пропадает, как только юная фигуристка замирает.
Проверив, не упадут ли шторы-полог, Элла отодвигает в сторону тюль и забирается на подоконник, прямо как дома у Демидовых. И, как обычно, прислоняется к стене, подгибает под себя правую ногу. Что ж, вполне привычно. Жить можно!
За высоким кованым забором колышется пшеница. И в поле уже поют крестьяне-работяги из деревянных избушек на окраине. А лес – голубые ели, точно нарисованные небом, щетинятся острыми макушками. Но озера, которое примерещилось в ночи, нет.
Элла лишь пожимает плечами. Может, и в самом деле показалось. А жаль, она-то уж губу раскатала и думала с русалками познакомиться, вместе поплескаться и посмеяться! Впрочем, русалки, говорят, хитры и коварны. Как знать чего от них ожидать?
Фантазёрка скользит к шкафу, где в дальнем углу висит её одежда, но половины не хватает. Кто-то пробрался в спальню ночью и тихонько при свете луны прикарманил любимые джинсы с дыркой на коленях и футболки с выцветшими киногероями. И вместо них заполнил шкаф чёрными, серыми, тёмно-синими и болотно-зелёными (самыми нудными оттенками!) сарафанами, да ещё добавил белых блузок с ажурными манжетами и строгие рубашки. На верхней полке лежит нижнее бельё и колготки, такие же скучные: белые и серые. Без единого яркого пятна.
«Наверное, меня хотят однообразием уморить».
Для первого выхода лучше надеть то, что приготовили хозяева дома.
Когда гостье остаётся лишь две ступени до первого этажа, с третьего долетает испуганный визг и взрывная музыка бьющегося стекла. Без лишних раздумий Элла опрометью бежит по лестнице наверх. Вдруг кому-то нужна помощь? Мушкетёры в беде не бросают!
На третьем темно: ни одной лампы, ни одного огарка свечи. Только из оконца в конце коридора застенчиво пробивается дневной свет. Неужели для домочадцев освещение – это сказка для запугивания детей?
В полумраке Элла замечает приоткрытую дверь и осторожно заглядывает.
На полу в кругу осколков чашек сидит девушка лет семнадцати. Высокая причёска светлых кудрей растрёпана, пышное кукольное платье измято, бархатная туфелька отброшена в угол. Как принцесса, отчаявшаяся дождаться принца! В её тёмно-синих глазах дрожат слёзы. Один хрусталик срывается, скатывается по щеке, падает на атласную юбку и, как мячик, отскакивает и катится к ногам Эллы, осторожно обходит её и неторопливо устремляется прочь.
– Я могу помочь? – нерешительно интересуется Элла.
Девушка-куколка всхлипывает.
– Разве что переоблачишься в меня и сдашь экзамен по левитированию предметов. Эти чашки меня совершенно не слушаются!
Элла удивлённо хлопает глазами и опускается на пол рядом с новой знакомой. Нет, та не выглядит сумасшедшей, скорее так раздосадована, что шутки у неё выходят несмешными. Во всяком случае, математичка в школе уж куда более чокнутая дама, но ведь не опасна же!
– Прости, что ты пыталась сделать?
Незнакомка шмыгает носом и рукой печально обводит осколки.
– Я должна заставить чашки танцевать в воздухе, но они падают и разбиваются на первом же па. Уже устала их всякий раз склеивать. Ладно. Попробую ещё сотню раз.
Хлюпает носом и вытирается платком, затем, нервно скомкав его, бросает в дальний угол.
– Тебя как звать, чернушка зелёноглазая?
– Элла, – протягивает руку, и странная девушка слабо пожимает её кончиками пальцев.
– Дантесса.
– Необычное имя.
– Это в честь Эдмона Дантеса.
– Твоим родителям он нравится?
Дантесса пожимает плечами.
– Откуда мне знать? У меня, в общем-то, нет родителей. Только книга…
Но договорить ей не удаётся.
– А-а-а! – пронзительный визг разрывает пространство. От неожиданности Элла подскакивает и, зажав уши, оборачивается.
За её спиной стоит растрёпанный призрак: белая-пребелая кожа, огненно-красные глаза навыкате, раскрытые пухлые губы, точно ужаленные осами. И кошки.
До невообразимости много кошек.
Повсюду: в медных волосах девицы, на тонких руках с синими венами, в складках измятого бального платья. Кошки ластятся, довольно урчат, трутся о ноги, путаются в волосах. Они вьются вокруг неё как пыль, совершенно невесомые, почти не существующие, как призраки, то появляются, то исчезают. Кошки – они точно, непослушный узор гранатовых косточек, словно кто-то разорвал ожерелье, и теперь ветер незатейливо перебрасывает бусины с места на место.
И прежде чем Элла осознает, реальность ли это или обман зрения, её оглушает вопль.
– А-а-а! – надрывается незнакомка и заходится в сухом кашле.
Серый кот спрыгивает с её рук и бросается на Эллу. Царапает, бьёт когтями по ногам, точно обезумивший дракон. Девочка, тихо повизгивая, вскакивает и бежит прочь, на первый этаж, едва не споткнувшись на лестнице. Кот устремляется за ней и пытается ухватить за пятку, самое лакомое для котов место.
– Ещё увидимся! – бросает ей Дантесса. Неуверенно машет рукой и обречённо, устало вздыхает.
Внизу Эллу уже ловит разгневанная Марфа Ильинична. Сегодня она подвязала волосы красным платком в белый горошек, что сделало бы её облик более добродушным, если б не суровый взор поверх огромных очков на кривом носу.
– Так-так. Ты поднималась наверх?
– Нет, Марфа Ильинична, – Элла с трудом дышит и оглядывается. Погони, слава богу, нет, свирепый кот где-то отстал. Ещё удастся выкрутиться!
Экономка смеряет шалунью недовольным взглядом, точно злая мачеха, разочарованная безупречностью золушки.
– Твоему дяде, Марку Андреевичу, очень не понравится, если ты будешь шуметь и гулять где нельзя. Ты хорошо поняла?
– Да, сударыня, – Элла виновато опускает голову. Не больно-то и хочется вновь встречаться с сумасшедшими девицами: одна чашками танцует, другая носится с кошками как изрыгающий пламя дракон.
– За непослушание у нас принято наказывать. После завтрака помоешь посуду.
– Хорошо.
Ну что сложного и ужасного может быть в мытье посуды? Вот Демидовы один раз по-настоящему хорошо наказали! Элла тогда после школы решила прогуляться по магазинам, выбрать классной руководительнице подарок на день учителя, и никому и слова не сказала. А Демидовы напрасно ожидали её к обеду. Выбранный Эллой магазинчик оказался закрыт, и глупышка несколько часов, пока не стемнело, околачивалась у витрины и разглядывала статуэтки ангелочков. Очень хотелось купить того с позолоченными крылышками. На двери не висело таблички «закрыто», и Элла надеялась, что продавщица вот-вот вернётся. Ещё пять минуточек – и обязательно. Так и простояла, пока сзади к ней не подкралась Демидова и не заехала ладонью по шапке.
«Вот негодяйка! Где ты носишься? Мы уже весь район на уши подняли! Как так можно, неблагодарная?»
Эллу безжалостно наказали: отобрали все книги и запретили читать целых две недели. А то эти книжонки ей совсем мозг убили! Думать разучилась самостоятельно! Несчастная, она сутками маялась, наблюдая за тем, как танцуют осенние листья, как капли дождя наперегонки стекают по стеклу и как голубь на подоконнике сосредоточенно чистит перья.
Ну, разве после такого какое-то мытьё посуды может её испугать?

Кухня – тесная комнатушка. В ближнем к двери углу – небольшой стол, накрытый поеденной молью скатертью. Тарелка остывающей каши и тёплый чай с миндальным пирожным. Вдоль стен – две раковины, три плиты по четыре конфорки каждая, несколько разделочных столов, над которыми висят сушилка и полки с крупами и приправами.
Элла наскоро съедает завтрак и принимается за посуду. Увы, из крана течёт лишь холодная вода, и полотенца для рук нет. Девчонка брезгливо стряхивает руками и расставляет посуду в сушилку над раковиной. Скорее бы! Пальцы уже окоченели. Со стороны Марфы Ильиничны отключить горячую воду – очень коварно. Впрочем, может, дела господина Норкина идут неважно, и семья вынуждена экономить? Ура! Последняя тарелка.
– Ах!
На столе вновь высится гора немытой посуды. Тут и чашки с прилипшими кусочками размокшего печенья, и тарелки, обильно смазанные мерзким на вид соусом, и просто жирные сковородки и кастрюльки с пенкой от бульона, которая подозрительно похожа на грибковый нарост.
– Откуда?
Терпеливо, стиснув зубы, Элла моет и эту посуду, и вновь – на столе волшебным образом возникает новая партия, даже попадаются стаканы, в которые заботливо напихали огрызки яблок и использованные салфетки с отпечатками помады. Ну что за манеры! Любимые опекуны этого бы не одобрили, но, увы, их здесь нет, чтобы разразиться грозной тирадой.
– Как такое возможно? Никто же не входил!
Элла опускается на корточки и заглядывает под стол в поисках какого-нибудь люка или подъемного механизма, но находит лишь тонкую брошюру.
«Грязная посуда всех времён».
И перед глазами наказанной предстают страницы нелицеприятных описаний, вырванных из романов, а может, и сочинённых кем-то из домочадцев. Первая исписана бисерным почерком.
«После мытья посуду надлежит складывать в сушилку, чтобы с неё стекла вода. В это время на столе появляется следующая партия грязной посуды. Как только новую приносят в раковину, из сушилки пропадает предыдущая, и место освобождается. Так продолжается двадцать девять раз, пока не иссякнет запас грязной посуды для провинившегося негодника…»
Элла читает детальное описание узоров грязи на фарфоровых тарелочках, количество засохших пятен рагу, масла, соуса. Упомянуты даже отколотые края блюдец! Педант, потративший вечера на сей монументальный труд, небось, сгорел от гордости!
– Что ты делаешь под столом? Посуда ждёт. Ты вынуждаешь меня возложить на тебя ещё одно наказание!
Марфа Ильинична. Кто ещё это может быть? Упёрла руки в бока и смотрит коршуном. Вновь похожа на Бабу-Ягу. Сейчас, чего доброго, опоит мёртвой водой и в печь засунет.
– Извините, ― провинившаяся девчонка быстро возвращается к раковине.
В кухне-подвале нет ни часов, ни окон, и Элла не следит за временем. Молча моет посуду и пикнуть боится. Ноги болят. Онемевшие от холода пальцы едва сгибаются. Кожа потрескалась от моющего средства, хочется поскорее вырваться из этого кошмара и намазать руки кремом.
«Ах, да я ведь забыла его в Москве! – всхлипывает Элла. – Вряд ли Марфа Ильинична станет мне помогать».
Незадолго до ужина Элла с облегчением запихивает в сушилку последнюю тарелку. Оборачивается – слава богу, ни одной грязной посудины в очереди на водные процедуры! Наконец-то, можно отдохнуть!
«Интересно, безопасно ли сейчас спросить о Тошке или меня снова накажут? С другой стороны, у той же девочки с третьего полно кошек! Почему же мне нельзя? Подумаешь, на одну кошку больше».
Эллу передёргивает от неприятного воспоминания. Лучше держаться от чокнутой кошатницы подальше и не упоминать о ней, не будить лихо.
– Тебе понравилось мыть посуду? – низкий мужской голос. В том углу, где раньше был исцарапанный разделочный стол, теперь большая белая печь. Приятно трещит огонь, валит жар. На лежаке сидит маленький, не более метра ростом, мужчина, гном, с длинной густой бородой цвета каштанов, неожиданно напомаженными бакенбардами и пенсне на медной цепочке.
Элла замирает в недоумении.
– Я спросил, понравилось ли тебе мыть посуду? — вкрадчиво повторяет незнакомец и почёсывает локоть, пробурчав. – Свитер колется, зараза.
– Нет.
– «Нет»? – мужчина удивлённо поднимает бровь и забывает о шерстяном недуге. – Всего лишь «нет»? Разве тебя не научили манерам?
– Простите, но о каких манерах идёт речь?
Мужчина хмурится.
– Стоит говорить «нет, сударь» и «о каких манерах идёт речь, сударь». Ты поняла, необразованная девочка?
– Да, сударь.
– То-то же, – сладко улыбается. – Иди и переоденься. Затем спускайся в гостиную. Познакомишься с семьёй.
Вернувшись в спальню, Элла вновь подпрыгивает и зависает в воздухе. Осторожно шагает, боясь провалиться. К ужину первого знакомства хочется одеться с особой тщательностью. Элла выбирает несколько сарафанов: длинный, почти в пол, чёрный с серебристым узором на бретельках; тёмно-синий с вышитым на груди орлом и зеленый с аккуратным чёрным кружевом. Сарафаны Элла бросает на кровать и ищет подходящую блузку. И найдя, оборачивается и ахает.
Сарафаны в снопе искр кружат под потолком. Элла пытается схватить одежду, но платья проскальзывают меж пальцев и, как непослушные котята, отбегают в другой угол. Элла прыгает и прыгает, и, наконец, цепляет край чёрного кружева. В руках у неё оказывается тёмно-изумрудный сарафан.
Надев с трудом добытые блузку и сарафан, Элла совершенно забывает поменять колготки и так и спускается с пыльными пятнами на коленках. Марфа Ильинична будет на седьмом небе от счастья, если заметит!
К гостиной ведёт тёмный, как глубокая пещера, коридор. Он начинается справа от лестницы и заканчивается ярким пятном света, единственному ориентиру. Элле кажется, что невидимая паутина опутывает её, цепляется за волосы и лезет в глаза. Поэтому из коридора девочка вываливается в нелепой позе, размахивая руками и отдирая липкую сеть.
Марфа Ильинична хмыкает. Сумасшедшая девица с длинными кошачьими волосами громко хохочет. И лишь Дантесса сохраняет спокойствие. Остальные же, неизвестные мужчины и женщины, человек восемь, смотрят на Эллу с осуждением. Кому нужен ещё один непослушный ребёнок, когда в доме и так бардак?
– Ты опоздала, – Марфа Ильинична стискивает тонкие губы и надувает щёки так, будто вот-вот лопнет.
– Извините, сударыня.
Вновь хмыканье и смех чокнутой кошатницы.
– Садись. Полагаю, с Дантессой и Хельгой ты уже знакома.
Элла молча садится напротив, улыбается девушкам и пододвигает к себе тарелку.
– Матильда Андреевна Норкина, – представляется женщина рядом с Эллой. У неё впалые тёмно-синие, как морской котлован, глаза, глубокие синяки и седые, точно иней, виски.
– Моя тётя?
– Предпочитаю быть Матильдой Андреевной, – голос у неё сухой, скрипучий.
– Это Фредерик Андреевич, – кивает на коренастого мужчину в огромных очках-окулярах. – Он совсем плохо видит. Это всё из-за того, что с драконами много времени проводит. Пепел глаза засоряет.
– О, понятно, – поддакивает Элла и исподтишка оглядывается: куда бежать? Драконы, окуляры, кошки в волосах. То ли Элла сходит с ума, спит и видит странные сны, то ли… Но это, конечно же, всё во сне мерещится. Не бывает летающих сарафанов, драконов и тыквенных домиков.
Тётя Матильда перечисляет родственников, но Элла почти не слушает её. Всё ждёт, когда случайный звонок телефона прервёт странный сон.
Потайная дверь в углу, замаскированная картиной, тихо отворяется, и в щель просовывается голова с напомаженными бакенбардами.
– Господин Норкин сегодня не спустится ужинать. Опять гарпия.
Элла чувствует и облегчение, и разочарование. С одной стороны, ей очень бы хотелось увидеть дядю. С другой стороны, он наверняка такой же странный и неприятный тип, как и другие члены семьи. Хотя Дантесса кажется вполне адекватной особой, несмотря на болтовню о левитации. Она сидит, чуть скривившись, как все обычные подростки, в противовес гордым, неестественно прямым тёткам. Хельга и вовсе взобралась на стул с ногами, согнула перед собой колени и уныло ковыряет вилкой, которую вот-вот выронит. Элла чувствует, как напрягается тётя Матильда, стоит ей пересечься взглядом с кем-то из девушек. Особенно её раздражает Хельга, которая теперь отковыривает кусочки курицы и складывает узоры по краям тарелки. Впрочем, Элла не уверена, что на лице тёти отражается именно раздражение, может, то брезгливость и сожаление?
Ужинают при свечах, и в углах играют мрачные тени. Чучело филина над камином будто следит за каждым движением Эллы, так что девочке безумно хочется накинуть мантию-невидимку!
Когда трапеза окончена, домовой – тот самый, с бакенбардами и любитель сидеть на печке – убирает тарелки, подмигивает Элле и исчезает. Интересно, кто будет мыть посуду?
Дантесса с фарфоровым чайником обходит стол и разливает крепкий чай с запахом малины. И вдыхая этот аромат, Элла вдруг думает, что возможно, этот дома – не самое плохое место. Разве в скверных местах подают такой замечательный чай?
– У тебя, наверное, много вопросов, Элла? — спрашивает кузина, останавливаясь рядом.
– Как в таком маленьком чайнике помещается столько воды?
– Как? Ну, так было всегда, – смущённо отвечает Дантесса. – Не знаю, как тебе объяснить. Скажи ещё, что ты о скатерти-самобранке не слышала.
Марфа Ильинична стучит чёрными ногтями по столешнице, отбивая марш суровости. Элла виновато опускает взгляд. Кажется, она спросила нечто такое, что знают и младенцы, и букашки.
– Дантесса, почему бы тебе не уложить Хельгу спать? – размеренно произносит экономка. – У неё сегодня выдался переполненный впечатлениями день. Согласись, ей это вредно. Пусть хорошенько выспится.
Белокурая девушка обречённо смотрит на сумасшедшую. Та вытащила из ивовых зарослей волос рыжего кота и теперь плетёт ему ошейник-косу из волос, а несчастный зверь жалобными глазами взирает на собравшихся и неуверенно мяукает.
– Мы ещё не пили чай, госпожа Марфа Ильинична.
– Дорогая Дантесса, ты, кажется, забываешь своё место, – резко огрызается тётя Матильда. – Иди. Чаевничать будешь в другой раз.
Девушка печально кивает и передаёт чайник тётке.
– Пойдём, Хельга.
Дантесса поднимает кошатницу как пушинку и за руку уводит.
Элле стыдно. Неужели это всё из-за её дурацкого вопроса о чайнике? Бедная Дантесса, она кажется такой милой. Интересно, за что её недолюбливают?
– Знаешь, Элла, – тихо произносит Марфа Ильинична, пронизывая взглядом огонёк свечи, – я была против твоего появления в доме. Но слово барина есть слово барина. Я не могла ничего сделать, а теперь… Теперь из-за тебя над нами всеми висит дамоклов меч. И эта распроклятая гарпия, чёрная птица, будет приходить за тобой и приходить, пока не отберёт. И нам нервы трепать!
Элле страшно. Взгляд экономки стеклянный, мёртвый. Хочется встать и бежать прочь, но Элла, точно жертва на заклание, прилипает к стулу. Рядом с ней тётя Матильда фыркает:
– Да уж, своих проблем у нас мало было…
– Ну, чего вы в самом деле-то? – рядом с мужчиной в окулярах сидит старик с заплетённой в косу бородой. Кажется, его зовут Фридрих и он очень дальний родственник. – Зачем вы пугаете девочку, акулы ненасытные? Нет своих детей – так нечего чужих травмировать.
И тут же осекается, поджимает губы, опускает взор. Минут на пять в гостиной воцаряется гнетущая тишина. Элла вглядывается в лица родственников, пытается прочесть тайну. Марфа Ильинична – мрачна, похожа на змею, которая выбирает удачный момент для прыжка. Мужчина с окулярами смотрит вниз, старик Фридрих виновато теребит бороду. Тётя Матильда медленно и глубоко дышит, едва слышно считает до десяти. Остальные Норкины, имена которых Элла не запомнила, хмуро молчат и гипнотизируют чашки. У морщинистой старухи дрожат руки, мужчина с проседью в неожиданно рыжих волосах теребит часы, двое седых близнецов исподлобья поглядывают на Матильду, ожидая когда солнце сменит бурю. От этого всеобщего выжидательного стыда Элле не по себе.
С улицы доносится пронзительный крик, крик отчаяния и боли. Марфа Ильинична вздрагивает и почти бегом уходит.
– Жди здесь и не смей ничего трогать, – грозит Элле пальчиком тётя Матильда и, путаясь в длинной юбке из синего бархата, спешит за домоправительницей. Остальные Норкины лениво отодвигают стулья и покорно следуют за тёткой.
Элла остаётся в одиночестве. Пить чай не хочется, пусть остывает. От вида пирожков тошнит.
– Ну и семейка же мне досталась.
На улице раздаётся ещё несколько возгласов, и наступает подозрительная тяжёлая тишина. Слышно, как тикают часы. На мягких лапах пробегает бело-чёрный пушистый кот. Он замирает посреди гостиной, тревожно оглядывается на Эллу, разок мяукает и семенит прочь, исчезая под тумбочкой.
Решив, что оттуда кот не мог далеко уйти, Элла встаёт на колени и заглядывает под тумбочку. Может, игра с ним скрасит ожидание? Но под тумбочкой ничего: ни кота, ни тайного хода, ни малюсенькой двери как в сказке об Алисе. Ничего. Даже пыли. Наверное, хозяйственный домовой регулярно вычищает все углы.
Приглядевшись, Элла вдруг замечает разбухшую книгу в кожаном переплёте. Она неожиданно проявляется на ковре, как секретное послание, написанное лимонным соком. И Элла готова поклясться: листы шевелятся, чуть приподнимая тяжёлый переплёт.
Девочка вытаскивает фолиант. На каждой странице вместо букв – чернильные кошачьи следы, побольше, поменьше, с когтями и без. Элла проводит рукой по шершавой бумаге. Вдруг книга взвивается, выпрыгивает из рук и зверем шипит и клацает зубами. В ужасе любопытная Варвара падает и отползает в сторону, а ожившая чертовка выпускает мягкие кошачьи лапы и возвращается под тумбочку.
– Какой ужасный механизм, – бурчит Элла. – Наверное, мой дядя чокнутый профессор. А эта Хельга, небось, его лучшая ученица. Жаль, что они не разрешили мне Тошку взять. Ему бы тут понравилось.
Немного отдышавшись, Элла рискует изучить шкафы, плотно заставленные книгами, точно гранатовыми косточками. На большинстве корешков нет названий: они стёрлись из-за частых прикосновений. Вон, кое-где даже уголки порваны. Должно быть, у библиотеки есть постоянный гость.
Наконец, Элла находит книгу, на переплёте которой позолотой нанесено «Пепелище». Без автора. Девочка хмурится, пытаясь вспомнить автора. Нет, она определённо о таком не слышала. Может, что-то из современной прозы?
Элла пробует открыть книгу, но та неожиданно – на замке.
– Есть ли ключик?
Элла встаёт на цыпочки, опирается о полку и внимательно осматривает. В глубине, как раз на том месте, где стояла книга, девочка замечает маленькой золотой ключик, точно созданный для Дюймовочки. Недолго раздумывая, жадная до приключений, девчонка отпирает замок и раскрывает книгу на середине.
Пустые желтоватые страницы.
Перелистав на начало, Элла читает.
«Много лет на месте Пепелища находился прекрасный сад, равных которому не было ни в воображаемом мире, ни в реальном мире
Деревья цвели круглый год, а когда приходило время завязываться плодам, белые листья опадали снегопадом, и дети ловили их разинутыми от восторга ртами, и сразу же белым и розовым расцветали другие деревья. И круглый год здесь царили лишь счастье и покой.
Но был в самом сердце сада один изъян: огромный обрубок покорёженного черного дерева. Много раз его пытались выкорчевать, но корни так глубоко уходили в землю, что нечего было и надеяться.
Тогда первый воображающий приказал посадить вокруг уродливого пня тыквы. И когда те выросли, то побегами полностью скрыли страшный обрубок. И спрятал воображающий в этих зарослях книгу воображения, ибо надеялся, что там никто её искать не вздумает. Оплели её тыквенные стебли и скрыли под собой.
И после этого три королевства: Книжное, Тридевятое и Боярышниковое – выбрали сад местом для своих торжеств и вскоре решили провести там турнир лучников. Гости веселились в тени цветущих деревьев, мёд-пиво пили, а ловкие воины потешали их своим умением.
Но вот незадача: двое лучников, самых метких, по силе равны. Как выбрать победителя?
Стали спорить, кому приз вручить: тридевятому или книжному лучнику. И затянулся спор до позднего вечера. И видя, что решение никак не находится, а гости истомились, принцесса Лукреция, дочь Боярышникового короля, предложила:
«Пусть победителем станет тот, кто попадёт в вишенку на моей голове».
Отец принцессы противился сему, но дочь уговорила его, да и придворные жаждали зрелища перед сном.
Книжный лучник промахнулся и попал в дерево за спиной принцессы, побоявшись иначе навлечь на себя гнев правителя Боярышникового царства. Стрела его угодила в тыквенные заросли. Те жалостливо будто бы взвизгнули, но никто не обратил внимания.
А тридевятому лучнику, возлюбленному принцессы, оставалось если не сбить сладкую ягоду на голове прекрасной Лукреции, то хотя бы не так отклониться от цели, как соперник.
Он натянул тетиву и уже разжимал пальцы, чтобы спустить её. Но тут зашевелились тыквенные стебли, поднялись в воздух на небывалую высоту и, устремившись к тридевятнику, ударили его по руке. И стрела его, выпущенная дрогнувшей рукой, пронзила принцессу, и та упала бездыханной.
В отчаянии тридевятый лучник проклял сад, книгу, спрятанную в тыквенных зарослях и всех воображающих, а меж тремя царствами разразилась война на сотню лет, и после её окончания королевства уж больше не дружили. А от прекрасного сада осталась лишь пепельная пустошь и неизгладимая ненависть меж тремя королевствами».
Тут буквы пускаются в пляс, кружатся в причудливом хороводе. Слова распадаются, задорно перепрыгивают друг через друга и складываются заново:
«Чёрная птица, женщина-ворон, стремглав, проносится над полем. Пращники тридевятого царства силятся сбить её, но она уклоняется и лишь отвлекает воинов, пока её меткие боярышниковые лучники прицеливаются. И битва идёт не на жизнь, а на смерть, переполненная криками, звуками боевых горнов и свистом летящих снарядов».
У Эллы подкашиваются ноги и предательски кружится голова. Тошнота накатывает, точь-в-точь как при катании на быстрой карусели, что не может остановиться. От резкого толчка девочка падает, и книга, чмокнув страницами, засасывает её.

Мифописец

Глава 2

После сумбурных занятий, на которых все ученики шушукались о предстоящем новогоднем празднике, Касьян и Мара заглянули в кабинет Марьи Моревны.
Мара была одной из немногих девчонок, кто не собирался принимать участия в новогодней феерии, и потому свободное время хотела посвятить школьному проекту по истории пророчеств. Девушка изучала пророчества и предсказания будущего. На первый взгляд, шарлатанская наука. Во многом это ошибочное мнение связано с ведьмами-недоучками или мошенницами, которые, почти не разбираясь в искусстве предсказаний, печатали в газетах объявления и разводили лопухов на крупные деньги. Мара же, как и многие другие молодые и амбициозные исследователи, хотела выявить определённые закономерности, которые позволили бы предсказывать точное будущее, безупречно точное будущее, безо всяких «если» и процентных вероятностей. Марья Моревна больше специализировалась на толковании пророчеств, сделанных провидицами.
Тут надо заметить, что провидицы с некоторых пор тоже все перевелись. Нигде не сообщалось о смерти или убийстве ни одной из них, но как только началась война Буримира и Дамира, всё провидицы куда-то исчезли. Остались только их туманные изречения, которые разные учёные интерпретировали подчас совершенно дико и настолько путано, что у читателей глаза на лоб вылезали от удивления. Исчезла даже Премудрая, сделавшая пророчество о Владыке и Дамире.
Вот именно с путаницей и туманом Мара и собиралась бороться. Касьян подозревал, что Мара и сама с удовольствием стала бы провидицей, но к этому нужно иметь врождённый дар. А такого не бывает у тех, в ком течёт навья кровь.
Марьи Моревны в кабинете не оказалось.
Пустые ряды деревянных парт, слегка исцарапанных шариковыми ручками. Выбеленные стены покрыты пылью. В прошлом году занятия по пророчествам не проводились, и кабинет пустовал. Только в сентябре Марья Моревна неуверенно повернула ключ в замке и вместе с учениками вошла в класс. Вырвался вздох разочарования, и молодая учительница, едва сделав шаг, замерла. Паутина свисала с потолка, мёртвые бражники, обломанные крылья мотыльков – на полу. Потребовалась неделя занятий, чтобы привести всё в порядок. Школьная староста Ольга несколько раз предлагала учительнице обратиться с жалобой к директору Безымянному. Но Марья Моревна отказалась и с таким суровым лицом отказалась, что Касьян даже засомневался, а не имеет ли таинственный директор отношения к паутине и мёртвым бражникам?
– Наверное, на педсовете. Скоро придёт.
Мара села за парту и стала перечитывать черновик доклада, поминутно что-то вычёркивая и дописывая. Касьян немного ей завидовал, поскольку сам пока не нашёл ничего, что было бы ему столь же страстно интересно, как Маре пророчества. После окончания школы Мара поступит либо в гильдию чтецов, либо в колдовской институт при Академии Наук, где будет как младший научный сотрудник разгребать архивы. А вот куда Касьяна занесёт – только птица сирин знает.
Касьян прогуливался вдоль книжного шкафа и читал названия на корешках. Кроме классических учебников, нашлось несколько исторических трудов с заумными названиями, и книга с тёмно-зелёным корешком, на мягкой замше которого стёрлись буквы.
Наугад Касьян вытащил учебник в приятном бархатистом переплёте, но читать его оказалось невозможно. Не повезло! Это был ещё дореволюционный труд, напечатанный готическим шрифтом, с многочисленными ятями и громадными, в полстраницы номерами глав. Наверное, где-то в школьной библиотеке есть перевод, но Марья Моревна коллекционировала старые учебники.
До революции 1917 года, во времена, когда славянской страной правил Император, дела с колдовским образованием обстояли иначе, чем сейчас. Тогда в каждом крупном городе или пригороде была одна или две частных колдовских школы. С виду это были обычные трёхэтажные дома с чуточку выгоревшими на солнце и облупившимися фасадами, незаметно расположившиеся среди других особняков и парков. В каждой такой неприметной школе обучалось до двухсот учеников. Также в колдовской среде упорно практиковалось репетиторство и частные уроки. К началу двадцатого века многие аристократы-профаны начали увлекаться спиритическими сеансами и колдовством, и самые ушлые колдуны и ведьмы потихоньку выходили из тени и не стеснялись открыто предлагать услуги. Росло количество сект, где верующие профаны объединялись вокруг проповедующего колдуна. Некоторые колдуны увлеклись поэзией, создавая любопытные перефразы мифов и легенд. Кое-кто даже прославился.
Впервые начал назревать серьёзный раскол в колдовской среде. Многие считали, что существование колдунов и нави должно оставаться скрытым от профанов. И кто знает, чем бы закончились разногласия колдунов, но у несведущих случилась сначала Первая Мировая, затем пролетарская революция. Колдуны и ведьмы, большинство которых любило размеренную жизнь и вполне поддерживало Императора и старый режим, большинство ведьм и колдунов вступили в белую армию. Когда красная буря смела и свергла Императора, перед колдовским сообществом встал выбор: остаться в этом хаосе, где уже непонятно за кого воевать и на чьей стороне правда, или бежать из страны на одном из философских пароходов. Кто-то бежал. Кто-то остался. В стране установилась власть советов.
Перед остатками колдовского правительства встал вопрос, как организовать деятельность колдовского мира и нави так, чтобы не вызывать подозрения у профанов. Было решено, что колдовская система социального устройства должна повторять профанную систему. Колдуны вступили в коммунистическую партию, а также тайно организовали Первую Колдовскую Партию. Разумеется, тайно от нового правительства несведущих. Многие видные колдуны, вступившие в коммунистическую партию, со временем добились высоких постов и уже влияли на решения правительства профанов. Наконец, в 1929 году были организованы вечерние курсы для колдунов, разумеется, подпольные, и всех, кто желал там обучаться, тщательно проверяли на «лояльность» и политические взгляды. Днём юные колдуны и ведьмы посещали школы профанов. В тридцатые годы профанное правительство занялось чисткой кадров и ужесточило цензуру. Колдуны чувствовали себя всё менее комфортно в стране…
Но, словом, советская система колдовского образования была в разы хуже дореволюционной. Хороших учебников не печатали, это было опасно. Так что ничего странного, что Марья Моревна из неких сентиментальных побуждений собирала раритетные учебники.

Касьян отложил учебник с готическими ятями и взял книгу без названия на корешке. Замшевый переплёт показался скользким. А вот от чуть влажных страниц пахло затхлостью. Юноша поморщился, но всё-таки сдержался и не чихнул. Привыкнув к пыли, он осторожно перелистывал страницы с бесконечным текстом, не разделённым на абзацы, пока не наткнулся на вложенный в книгу листок.
– Мара, послушай-ка, – сказал Касьян. – Тут пророчество о том, что Тёмного Владыку можно свергнуть.
– Тише! – шикнула Мара, резко подняв голову от тетради. – Думай, что говоришь!
И ещё тише.
– Дай почитать.
Её глаза жадно блестели.
Оба школьника склонились над листком. Обычный тетрадный листок, вырванный небрежно. Пожелтевшая замусоленная бумага и тонкие бледно-голубые линии клеточек. Пророчество было написано неровным, ещё не оформившимся детским почерком. Буква «а» широкая и размашистая, буква «тэ» то прописная с тремя вертикальными палочками и одной горизонтальной, уходящей вверх точно взлетающая ракета, то печатная. «О» - то падающий овал, то растекающаяся лужица.
Касьян медленно читал вслух:
«Тёмного Владыку Буримира убьёт тот, кто прежде будет не знать своих желаний, затем искренне верен Владыке, а после предаст своего господина».
От этих слов холодок расползался по телу. Неужели можно победить того, кто выпустил из мира за гранью чёрных сущностей? Касьян вздрогнул и бросил взгляд в окно. Но там висело только чистое серое небо осени, плыли редкие расплющенные облака. Чёрных мор из мира за гранью не было. Наверное, переползли поближе к педсовету.
«Но ведь он даже не знает, что его можно победить, – с ледяным холодом в душе думал Касьян. – Не знает. Не ждёт. Неужели можно будет больше не бояться говорить вслух то, что думаешь? Можно будет не вступать в партию? И не учить чёрные заклинания?»
– Господи, – прошептала Мара. – Но ведь это детский почерк… Что случилось с ребёнком, который это написал?
И от её слов стало ещё холоднее. Все провидцы бесследно исчезли. Может, Владыка их переловил, пытал с неутолимой жаждой узнать судьбу. И этого ребёнка, из последних сил написавшего пророчество, то же пытал, замучил до смерти, но ничего не добился.
– Не стоит читать подобные вещи, – Марья Моревна появилась незаметно и мягким движением отобрала книгу и листок. Книгу поставила обратно в полку, а листок скомкала в карман чёрного пиджака.
– Я не разрешала трогать ничего в моём кабинете. Но так и быть, на первый раз не буду вас наказывать, – слабая улыбка. – Надеюсь, вы понимаете, что о прочитанном не следует никому рассказывать?
Ребята кивнули.
– Вот и хорошо. Лучше забудьте об этом.
– Но… — начала Мара.
– Я запрещаю это обсуждать, – с нажимом сказала Марья Моревна. – Давайте сюда ваш доклад, Мара Геркулесовна.
Мара дрогнувшей рукой протянула доклад. Марья Моревна быстро пробежала его глазами.
– Хорошо. На пока сойдёт. Приходите в понедельник. Я прочту внимательнее и напишу мнение.
Домой Мара шла подавленная, опустив голову и наступая в лужи. Никогда раньше Марья Моревна не говорила так круто. Наоборот была мягка и приветлива с Марой. И Мара, может, думала, что у неё, у нави, у чужой в мире людей, есть ещё один друг. Касьян всё старался придумать, как её ободрить, но в голову ничего не лезло.
Мара, как и Касьян, не оставалась в гимназии ночевать. За последние годы в школе мифописцев, где раньше в основном обучалась навь, стало слишком много колдунов и ведьм, и навь начинала их сторониться и потихоньку утекать из школы. Нет, вернее сказать, что в школе мифописцев осталось одиннадцать учеников из нави и ни одного мифописца. Так кардинально за несколько лет изменился расклад сил. Ходили слухи, что где-то в потустороннем царстве есть ещё одна школа. Многие поговаривали, что её будущие выпускники станут ядром войны с Владыкой. Навь не сможет вечно оставаться в стороне.
– Я не могу выкинуть из головы.
– Погоди, – перебил Касьян и покосился на учёного кота, который бродил вдоль дуба и искоса поглядывал на школьников. Юноше показалось, что он прислушивается к их голосам.
– Давай условимся пока не обсуждать прочитанное, пока не найдём безопасное место.
Мара помедлила и кивнула. Её глаза блестели. Такой красивой и живой Касьян её никогда не видел.

Субботним утром Касьян пришёл к Маре. Девушка жила в одной из старых коммуналок и делила комнату со старшей сестрой. Её дом возвышался мрачной каменной крепостью над громоздившимися друг на друга маленькими деревянными домишками с куцыми огородами и завалившимися плетнями, к которым жалась увядающая от холода сныть. К одной, почти сгнившей изгороди, были привязана коза с редкой белой шерстью. Она грустным взглядом следила за Касьяном, пока тот не скрылся в подъезде старой пятиэтажки.
Внутри – накурено, дым поднимался почти до потолка, туда, где болталась перегоревшая лампочка. Касьян быстро взбежал на третий этаж и постучал в деревянную дверь, к которой на кусочек скотча было приклеено рекламное объявление о продаже старинного серванта. Кнопка звонка была сломана, выковыряна чем-то и её место почернело от окурков, которые о него тушили.
Дверь в коммуналку открыла носатая женщина с узкими жёлтыми глазами. Она что-то промурчала и, развернувшись, скрылась за ширмой. Из соседней комнаты выскользнула Мара в тапочках на босу ногу и махнула Касьяну рукой.
Навь делилась на тех, кто жил в тёмной Нави, куда нет прохода смертным, и на тех, кто предпочитал жить поближе к людям. Кто-то селился в зачарованных местах, скрытых от глаз профанов, кто-то открыто жил в людском мире, хотя и был вынужден наводить лёгкий морок, чтобы несведущие не увидели жёлтых глаз с чёрными разрезами или рыбьих хвостов.
Мара с сестрой и их кошачья соседка относились к последним. Касьян подозревал, что поскольку Мара с сестрой не были чистокровной навью, то потусторонний мир просто-напросто не принял их, и тьма изгнала их.
Оглядевшись, Касьян сразу же понял, что в квартире живут только люди и существа, посвящённые в таинства, ни одного несведущего. Что было странным, обычно колдуны и сверхъестественные создания были вынуждены соседствовать с простаками. В доме, где жил Касьян с отцом, кроме них, было ещё только три колдовских семьи, все остальные – профаны. Но здесь навьи создания как-то аккуратно умудрились выжить соседей-профанов и подселить к себе своих. Да, выживать навь умеет! По радио однажды рассказывали о кикиморе, которая за полгода умудрилась вытурить не только коммунальных соседей, но и с этажа, и из верхней, и из нижней квартир.
— Мы просто доплатили им за обмен комнатами, – объясняла Мара. Но Касьян был уверен, что без парочки ведьмовских настоек тут дело не обошлось.
Небольшая комната Мары была светлой и прибранной. Диван старый, истрёпанный, со следами яростных кошачьих когтей, стоял в углу. Столик у окна, тумбочка, книжный шкаф – везде, где вообразимо и невообразимо, лежали, висели, были приколоты булавками вязаные кружевные салфетки. Да и сама Мара сегодня надела вязаный кружевной свитер и вязаные брюки, которых явно стеснялась, стараясь встать за стул, чтобы ноги особо не привлекали внимание. На вешалке сушилась школьная форма. Касьяну стало немного стыдно: свою форму он бросил вчера в стиральную машину, но обнаружил, что так и не купил стиральный порошок, хотя отец давно оставлял деньги и просил купить. Теперь отец уже, наверное, сам купил. Ему же нужно своё постирать!
Сестра Мары ещё рано-рано утром куда-то умотала, и потому Касьяну и Маре никто не мешал. Мара принесла чай в эмалированных кружках с отбитыми краешками, тарелку недавно испечённого, ещё горячего печенья.
– Выходит, что Владыку может победить только тот, кто когда-то сам был тьмой, – Касьян взял кружку и завис. Поставить ли её на кружевные салфетки (вдруг испачкаются) или всё время держать в руках?
– Да ставь, не бойся. Кристина эти салфеток столько понаделала… Предаст кто-то из ближайших сподвижников, – повторила Мара. – Но как это возможно? Ведь Тенями просто так не становятся. Они же все искренне верят Владыке, и они же привели его к власти. И они все – тёмные колдуны. Очень тёмные! От света в их душах ничего не должно было остаться. К тому же он каждого наградил своим перстнем. Наверняка, между Владыкой и Тенями существует какая-то особая связь.
– Он даёт кольцо только за заслуги… У тебя есть Главная Энциклопедия?
Мара скорчила рожицу.
Главной энциклопедией называлась официальная книга о Тёмном Владыке и его сподвижниках – девяти Тенях, где перечислялись все их достижения. Книга переиздавалась каждый год и выходила огромными тиражами. Её покупка была обязательна. Не приведи Господь, добропорядочные соседи доложат в Комитет Безопасности, что у тебя нет нового издания! Но надо отдать Владыке должное, цена у книги была более, чем доступная, и любой мог позволить себе покупку.
Мара достала из книжного шкафа энциклопедию, единственную новую книгу среди старых и потрёпанных, по большей части изданных ещё до Второй Мировой книг. С полки упала стопка вырезок из журналов, и по страницам разлетелся «Доктор Живаго», вырезанный из «Нового мира».
– Вот. Девять приближённых. И кто из них предаст Владыку? – Мара отдала Касьяну энциклопедию и стала собирать «Живаго».
Тенями называли девять чёрных колдунов, лидеров партии «Орёл», ближайших сподвижников Буримира. Конечно, может, каждый из них преследовал собственную выгоду. Но их души были настолько темны, что сложно представить, чтобы один из них захотел сбросить Буримира. Да и как? Буримир давно обошёл всех в тёмном искусстве. Он же в мир за гранью ходил! Да он мог просто щёлкнуть пальцем и человек испарился бы! Или не мог бы? Все знали, что могущество Буримира велико, но как далеко оно простиралось?
– Начальник концлагеря? – прочёл Касьян. – Директор северного треста. Директор детских воспитательных учреждений.
– Ага. То есть летних лагерей, – вставила Мара, – считай, что концлагерь для несовершеннолетних. Уверена, этот директор хорошо устроился. Вряд ли захочет Владыку кинуть.
– Министр здравоохранения? – Касьян открыл следующую статью.
– Я слышала, он ставит опыты над людьми.
– Где ты такое слышала?
– Соседка, женщина-кошка, говорила, он садист и насильник. Когда была война, когда всё начиналось, он имел низший партийный чин. Но во время военных действий прославился своими пытками.
– Тут нет ничего про пытки, – Касьян бегло пробежал статью. – Конечно, такое бы не стали печатать.
– Конечно, не стали бы, – Мара, наконец, закончила собирать «Живаго», сколола английской булавкой и убрала в шкаф.
– Слушай, — вздохнул Касьян, – мне кажется, пророчество вовсе не пророчество. Никто из этих людей не предаст Владыку. Они все были с ним с самого начала. Создали партию, устроили революцию. Даже если кто-то из них и свергнет Владыку, то сам встанет на его место, и ничего не изменится. Разве что моры пропадут. Их ведь только Владыка умеет призывать.
– Кто? Что? – не поняла Мара.
– Моры. Чёрные существа. Ты разве не видишь их всякий раз, когда едешь в метро?
Мара покачала головой.
– Я ничего подобного никогда не видела.
– Чёрные сущности, которые как жидкий туман ползают под потолком? – Касьян призадумался. – Я думал, все их видят, просто привыкли и не обращают внимания. Владыка же их давно вызывал.
– Я читала о них, – медленно протянула Мара. – Владыка призвал их с того света. Это мёртвая нечисть. Но я их никогда не видела. Говорят, их видеть могут только те, в ком есть кровь мифописцев.
– То есть те, кто связан с обоими мирами, и с людьми, и с навью. Нелюди.
Мара кивнула.
– Это звучит грубо. Нелюди, – и чуть призадумавшись, добавила: – Но я бы сказала по-другому. Эти тени, чёрные сущности, моры вызваны из запретного мира, из мира абсолютного хаоса, из мира, который чужой даже для нави. И мифописцы, которые видят порождения этого тёмного потустороннего мира, да, это не люди, это не навь, это не нечисть... Это те, в ком есть кровь мертвеца.
– Мертвеца, – повторил Касьян.
– Да. Бабушка рассказывала, что раньше мифописцы, которые при рождении могли быть и человеком, и навью, проходили обряд инициации, отправлялись в тот мир, по ту сторону бытия. Они шли в мир за гранью по неведанной тропе. И возвращались, обретя дар видеть сущности, истинные лица, незримое и творить реальность по-своему желанию.
– Но я не проходил инициации.
Мара пожала плечами.
– Не знаю. О мифописцах вообще немного известно. Но если ты видишь существ с той стороны, значит, кто-то из твоих предков был мифописцем. Просто так их нельзя увидеть. Ничего не бывает просто так.
Касьян нахмурился. Быть мифописцем ему почему-то совершенно не льстило.
– Я не помню мамы. Отец никогда о ней не рассказывал. Что если она была мифописцем?
Мара пожала плечами.
– Нам не дано всего познать. Но если чему-то суждено стать явным, оно станет. Просто жди.
Касьян покидал в глубокой задумчивости. И лишь выйдя на улицу, глотнув свежего воздуха, понял, что в комнате Мары не было ни одного защитного оберега.

Когда Касьян вернулся домой, отец уже спал. Тихо и медленно, стараясь его не разбудить, Касьян открыл нижний ящик стола и вытащил оттуда деревянный ларец. Он отнёс его к себе в комнату и открыл. Оттуда неприятно и удушливо пахло.
В ларце хранились мамины вещи. Сверху лежало небольшое фазановое перо, ярко-оранжевое на конце и тёмное у основания. Касьян провёл по нему кончиком пальца. Мягкое перо оказалось тёплым. Затем Касьян достал толстую тетрадь с разлинованными жёлтыми листами. Мамина записная книжка. Касьян уже однажды читал её, но ничего не разобрал. Мама записывала странные слова, многих из которых даже не существовало в русском языке, просто наборы букв. Почерк у мамы постоянно менялся, то размашистый, то узкий, будто она экономила бумагу, то с закорючками, то строгий, как штыки забора.
В детстве, в начальной школе, Касьян часто думал о том, каким мог быть человек, оставивший столь странные записи. Он спрашивал у отца. Но тот просто отобрал тетрадь и сказал, что не стоит это читать и обсуждать. В доме не было ни одной фотографии мамы или какой-либо вещи, кроме тех в сундуке. И отец о ней никогда не вспоминал. Касьян не знал, когда она родилась, кем была по гороскопу, какой у неё был чертог, как она выглядела, что любила, её как будто совсем и не существовало. И если бы не свидетельство о рождении, которое мальчик нашёл в третьем классе, то Касьян мог бы подумать, что его нашли в капусте или в детском доме.
Однажды Касьян спросил: может, мамин прах в одном из мешочков-оберегов, что висят над порогом? Но отец ответил, что её там нет. И это была чуть ли не единственная точная информация о матери.
Впрочем, лет в тринадцать Касьян всё же заподозрил, что его мать была тем, о ком в приличном обществе не принято говорить, но чем именно так и не смог определиться. На эту мысль его во многом натолкнул Анастасий, который в очередной раз бросался оскорблениями и обозвал Касьяна сыном прокажённой. Прокажёнными называли колдунов, которые переступили грань бытия и небытия и прикоснулись к абсолютной пустоте, к первозданному ничто. Но с чего это взял сам Анастасий? Некоторое время Касьян думал, что задира и в самом деле что-то раскопал, но потом понял, что Анастасий просто всё выдумал и ничего не знает. Но ведь он мог случайно угадать.
– Что если она была мифописцем и это завело её туда, куда не следовало?
Касьян сложил мамины вещи в ларец. Провёл рукой по резной крышке, на которой была вырезана и покрыта стёршейся позолотой длинная ящерица. Ларец давно принадлежал семье, края уже кое-где отбились. Может, ящерица была символом матери? Но это уже никак не узнать. Все генеалогические энциклопедии давно выловлены агентами Владыки и уничтожены. Касьян задвинул ларец под кровать. Отец редко пересматривает вещи матери и пропажи ещё долго не обнаружит.
Спалось плохо. Время от времени Касьян открывал глаза и смотрел в тёмное не зашторенное окно. Ему казалось, что с той стороны приклеилась чёрная мора, сущность из мира за гранью, и хищно смотрит на него. Но когда Касьян встал и подошёл к окну, там никого не было. Только следы когтей на подоконнике.